Ах эти темные глаза...

Теплый августовский вечер медленно опускался на маленький городок, затерянный в самом сердце России. Предзакатное солнце червонным золотом обливало купола церкви. Узкие тротуары пустели, машины все реже и реже проносились по улицам, лишь неугомонные мальчишки мелькали, раскатывая на велосипедах. Пахло

В доме Смирновых уже поужинали, лишь отец все еще продолжал отскабливать со дна сковородки поджарки. Мать, пристроившись на маленькой скамеечке возле русской печи, резала картошку в большой чугун — собирала варево для поросят на завтра. Некоторые картофелины, покрупнее, чистила и бросала в кастрюлю с водой. Танюшка, их дочь, вертелась у зеркала в большой комнате. Она слегка подкрасилась, подобрала сережки, примерила несколько платьев, пока не остановилась на одном: голубое, как небо, с короткими рукавчиками и пояском. Быстро переоделась, поправила прическу и выскочила на кухню:

— Ну, как? Мам, хорошо?

Мать подняла голову, улыбнулась:

— Лучше и не надо!

Отец оценивающе взглянул на тоненькую фигурку, но промолчал. Таня взглянула еще раз в маленькое зеркало на стене, поправила выбившуюся прядь волос и засмеялась:

— Ой, мам, ладно! Я побегу. Нинка, верно, заждалась уже.

У порога всунула ноги в туфельки:

— Не запирайтесь, мне вас будить не хочется.

Отец слегка улыбнулся:

— Иди, иди. Танцуй. Каблуки не поломай…

Таня, смеясь, выскочила за дверь. Каблучки ее туфелек простучали по крылечку и все стихло. Муж посмотрел на жену. На ее руки, ловко чистившие картошку, сказал:

— А Танюшка–то совсем взрослая. И оглянуться не успеем, замуж выскочит. Эх, мать, одни останемся…

Женщина, не поднимая головы, слабо улыбнулась:

— Не сидеть же ей весь век возле нас…

Тане не было восемнадцати и на танцы она шла всего второй раз. Ее подружки успели сменить не по одному парню, а она даже ни разу не целовалась. Как у всех молодых девушек, в ее душе жила надежда на счастье. Сердце еще не было опалено огнем любви, но слабый огонек уже трепетал в незащищенной душе.

Накануне вечером, когда она стояла в окружении подружек, на танцплощадке появился высокий красивый парень. Музыканты как раз устроили перерыв. Темные глаза скользнули по галдящей, смеющейся толпе. На секунду задержались на ней и Танюшку словно иглой пронзило. Весь вечер она наблюдала за парнем с затаенным трепетом, а он больше ни разу не поглядел в ее сторону. Его бездонные очи–омуты снились ей всю ночь.

Сейчас она бежала к подружке и думала, появится ли этот парень на танцах сегодня? Кто он? Автоматически здоровалась в ответ, а сама не замечала лиц. Мысли о незнакомце так увлекли девушку, что она даже не заметила, как дошла до дома Карповых. Толкнула калитку и вошла во двор. Выскочивший из конуры Тобик гавкнул пару раз. Тут же узнал девушку, завилял хвостом и полез обратно. Лицо Нины мелькнуло за стеклом. Она приглашающе махнула рукой:

— Заходи!

Таня поздоровалась с родителями подружки, ужинавшими на кухне. Сбросила туфли на дорожке у порога и прошла в маленькую угловую комнатку. Нина металась от шкафа к зеркалу и обратно. На кровати была набросана гора платьев, а она жаловалась:

— Не знаю, что надеть. Все старое. Надоело…

— Давай, я подберу!

Таня принялась рыться в нарядах подруги. Вытащила черную юбку со складками впереди и белую вышитую блузку с короткими рукавами:

— Давай вот это? Меряй!

Нина оделась, посмотрела на себя в трюмо в горнице. Несколько раз повернулась во все стороны. Обула туфли. Еще раз посмотрелась в зеркало и осталась довольна:

— В этом и пойду. Подожди, накрашусь.

Вытащила косметику из тумбочки. Таня разглядывала кучу помад, румян и теней, хотя видела все это не раз. Поторопила:

— Давай быстрее.

Подружка удивленно оглянулась на нее:

— Чего торопиться–то? Там все равно никого нет. Раньше десяти не соберутся.

— Просто посидим, воздухом подышим. А то я сегодня весь день в огороде провела. Лук убирать скоро, а он мокрецом зарос, вот и полола, три грядки. Смотри, какие у меня руки…

Таня помахала кистями перед носом подружки. Черно–зеленые ладошки насмешили Нину. Она даже тушь в сторону бросила:

— Ты их только на танцах не показывай. Лучше в кулаках держи, а то всех парней распугаешь…

Залилась смехом, откинувшись на спинку стула. Таня тоже не выдержала:

— Да ну тебя, Нинка! Я их отмыть никак не могла, полчаса щеткой терла, аж больно стало, а ты смеешься. Знаешь, сколько мыла извела? Ладно, пошли!

Карпова убрала лишнюю тушь с век. Тронула губы помадой и встала:

— Ну, пошли, пошли! И чего ты сегодня так торопишься?

Они вышли на улицу. Нина подхватила более высокую Таню под руку и подружки направились к центру города. Медленно прошли по площади, оглядываясь в поисках знакомых девчонок. Времени шел уже десятый час и народу было мало. Прошли по мосту через овраг, по площади перед райкомом. Асфальт закончился и они начерпали в туфли песку. Наконец добрались до старого летнего сада. Уцепившись руками за столб на входе, вытряхнули песок и по аллее направились вглубь.

Окруженный с трех сторон заборчиком, с четвертой стороны сад выходил на крутой обрыв. Вековые липы со всех сторон окружали танцплощадку. Она была небольшой. Два голубых билетных киоска стояли у входа. Крытый навес над сценой и деревянный забор, окружавший со всех сторон «пятачок», дополняли картину. Ансамбль из четырех музыкантов настраивал инструменты и микрофоны. Со сцены неслось то истошное кошачье мяуканье, то скрип несмазанной двери, то хриплое завывание бас–гитары. Время от времени в эту какофонию врывался голос, произносивший одно и то же: