Ахэрээну
Шрифт:
Хрипло взвыла труба вдали, условный сигнал; Ниса оглянулся на командира.
— Пора!
— Нет еще, — Ахара напряженно вглядывался в облако пыли, поднявшееся над ложбиной.
— Но они ждут! Мэнго наверняка послал еще людей, генералу некуда отходить.
— Сказано — еще рано.
— Потом будет поздно! — невольно натянул поводья, конь забеспокоился.
— Что ты о себе возомнил?! — впервые с начала разговора командир повернулся к Нисе, и на лице читались страх и отвращение. Странная смесь удивила офицера, но он не успел что-то сказать — подняв облако пыли, прискакал
— Так не разговаривают с командирами, — выслушав, медленно ответил Ахара, и, словно все было заранее согласовано, его ординарец взмахнул саблей, и гонец упал с разрубленной головой.
— Это измена, — тихо сказал Ниса, поняв наконец, почему окаэрский отряд отступил таким неудобным путем.
— Да, — чуть кивнул Ахара, вытаскивая кинжал из его шеи. И обратился к ординарцу, вытянувшемуся в каменный столб:
— Давай наверх, не подходят ли люди Кая. Мы не можем совсем не явиться на место.
— Аааа… он, господин? — речь шла не о гонце, он не интересовал уже никого. О том, кто мертвым обвис в седле.
— Стал жертвой шальной стрелы, сам, что ли, не видел?
Приземистые лошадки рухэй были удивительно верткими, они умели бегать даже по обледенелым камням, что им относительно ровная почва лощины? Однако они не любили солнце, и по жаре выдыхались быстро. Эта слабость помогла создать сумятицу в отряде противника, многие кони вскоре — до схождения отрядов — погибли от стрел, а пешим солдатам рухэй было трудней отступить. Но выход из ложбины все еще был свободен, где-то там медлил проклятый Ахара.
Зато Мэнго не медлил. Недаром говорили, что в нем течет и звериная кровь; может, она и подсказала кинуться своим на выручку, хоть это и выглядело безрассудством, и сам Тагари перестал быть охотником, когда с пронзительными криками ворвались в тыл его отряду темные всадники, а в неба посыпались стрелы.
Помощи все не было, и в какой-то момент понял, что и не будет. В конце концов, довольно прожил на свете, чтобы некоторые вещи в объяснениях не нуждались.
Он успел выпрыгнуть из седла за миг до того, как конь покачнулся и начал падать. Вокруг оказались сразу четверо, их клинки, тяжелые и довольно короткие, шипами проросли в воздухе. Тагари ощутил почти удовольствие, проскальзывая меж этими шипами, обламывая и отбивая их, так, что трое нападавших почти сразу были мертвы. Несколько стрел звякнули о доспех, еще одна мелькнула перед глазами, почти задев переносицу.
«Мэнго, верно, решил и своих тоже перестрелять, лишь бы до меня добраться», — подумал Тагари, снова отбив чей-то клинок и еще стрелу заодно. Тяжелое тело, падая, врезалось в него сбоку, и он потерял равновесие; лопнул ремень шлема, а очередной тесак рухэй уже опускался, неожиданно блестящий, почти без следов крови.
На этот удар не успел ответить. Трава проросла в один миг и до неба, и скрыла его навсегда.
Окаэрцы пришли вовремя — ровно настолько, чтобы надежды у попавшего в западню отряда не осталось. Из солдат рухэй, изначально попавших в «котел», лишь единицы успели уйти, за ними уже не гнались.
На пегом мощном коне Кая — он лично прибыл на место — ехал по ложбине, темной от тел, и пристально всматривался. Ему казалось, что генерал Таэна должен быть где-то неподалеку от знамени… и очень надеялся, что тот убит, а не ранен. Добивать его совсем не хотелось, но выхода из ложбины для него не было. Как и для командиров выше десятника званием.
Знакомый черный с золотом доспех еле виднелся из груды убитых. Знамени рядом не было, но неподалеку валялся сломанный в древке флажок с малиновой рысью. На ней отпечатался чей-то след.
На всякий случай Кая велел осмотреть тело, и удовлетворенно вздохнул — сомнений быть не может. И тут же придал себе скорбный вид, не лишенный сожалений о безрассудстве погибшего.
Лицо генерала уцелело, только пятно крови на лбу и щеке слева немного его искажало. И пыли на нем почти не было. Кая неприятно оказалось смотреть в это лицо с еще открытыми глазами, и он поднялся в седло, направил своего пегого скакуна прочь.
Указ Золотого Дома гласил — в случае смерти генерала Таэна командование принимает командир Кая. После того, как остатки войска рухэй пересекут границу, солдаты — вперемешку из прежних и новых отрядов — отправятся по крепостям Ожерелья и в Осорэи.
Оставалось еще одно, и очень важное дело — не допустить посмертного возвеличивания генерала. Кая распорядился прикрыть тело знаменем и доставить в свой лагерь — уж окаэрские солдаты всяко не станут слишком печалиться. Затем он велит отвезти тело в долину Трех Дочерей и провести погребальную церемонию там. Сейчас в тамошней крепости разруха и проблем по горло, и мало солдат, до волнений дело не дойдет, и будут соблюдены правила приличия. Заодно распорядился понемногу добавлять слухи к тем, что уже ходили — мол, причиной смерти генерала стала его же горячность и недальновидность, он готов был пожертвовать своими людьми во вред делу, лишь бы не подчиниться Столице. Ведь подставил же под удар окаэрцев.
По случайности, среди солдат, сопровождавших тело в крепость Трех Дочерей, был Йони, подслушавший их с Костью разговор. Но он так никому ничего и не сказал никогда, а кто бы стал расспрашивать?
Войска Мэнго отступали — слишком быстро для чужих в этих местах окаэрцев, а офицеров Таэна приказом оставили на месте. Окаэрцы пытались догнать рухэй, как делают это хромые волки, трусящие нападать на сильных, и смелеющие, когда добыча волей судьбы попадает в ловушку. Но Мэнго сам был волком, и огрызался: его боялись и дали уйти почти беспрепятственно.
Весть о гибели Тагари Таэна застала его на отдыхе в походном шатре. Командир, уцелевший в ложбине у южного отрога Медведя, передал, как все было — он умел подмечать детали и вернулся не сразу, а, затаившись, какое-то время еще наблюдал за врагами.
Мэнго слушал молча, и усмехался все более недобро. Последняя его усмешка напоминала уже оскал, и странно сочеталась с грустью в глазах.
— Что ж… они-таки сумели отнять у него победу. Возможно, вскоре назовут дураком и предателем, — сильно сутулясь, поднялся, прошел к выходу, глянул на солнце, не щурясь — с детства умел так, что в свое время прибавило слухов о его избранности.