Ахэрээну
Шрифт:
— Он всегда был достойный противник. Что ж… мы-то знаем. И будем помнить, как великого воина, который жил и погиб героем. А если есть там, — ткнул пальцем в солнечный диск, — справедливость, все же не только мы.
Глава 19
Сосны переплели ветви над поляной, словно играли, чья все же окажется сверху. У костра привычно полудремал монах, над ними вились светлые мотыльки, будто шел снег. Скоро, подумал Лиани. Так или иначе, скоро все это кончится. А потом, возможно, Нээле согласится уехать с ним к его семье. Это были приятные мысли, но они не смогли протянуться в наконец
Снилось ему необычное — словно очень большая и белая луна, светящийся мертвый бутон, нависает над домиком, где живут они с Нээле. И будто не первый день уже проведен в этом домике, невесть сколько дней прошло, а то и лет, только Нээле вдруг пропала. И сам он выходит на черную холмистую равнину, ищет и не может найти, и непонятно — то ли весна, то ли осень, и волки воют вдали, нестрашно, тоскливо.
Проснулся, едва ли не подскочил — нет, вот она, живая, лежит невдалеке на лапнике, уютно свернулась во сне, и улыбается, и, не просыпаясь, отгоняет от лица комара.
Будить ее не хотелось, но было надо — чем больше пройдут по свету, тем лучше. Занималось утро. Обошел полянку — палочки монастырских курений уже догорели, остались черные ножки, еле различимые среди мха. Но ни одна не была сбита. И все же ощущался чей-то недобрый взгляд, не понять даже, то ли звериный, то ли человечий. Наклонившись над очередным остатком палочки, промедлил и опустился к ней, разглядывая протянутую к верхушке новорожденную паутинку, и вовремя: над головой, шевельнув волосы, свистнула стрела. Вскрикнул монах; Лиани, толком не развернувшись еще, бросил нож туда, откуда был выстрел. Кто-то упал, и затрещал валежник, с неохотой пропуская второго, убегавшего. Преследовать его было сейчас невозможно.
Окликнув монаха, убедился — живой, хотя не совсем невредимый.
Тогда пошел посмотреть на упавшего: тот был убит наповал, нож вонзился в глазницу.
Молодой человек даже удивился слегка — он никогда не был таким уж мастером. Аможет быть, помогла лесная хозяйка, о которой столько раз говорила Нээле? Не нож направить, но подставить под ногу неудобный сучок, чтобы человек качнулся…
С некоторым усилием вытащив нож, обтер его о густой, необычайно яркий мох. Мертвый смотрел в переплетение ветвей одним глазом, недовольно и чуть обижено. Средних лет, крепкий, диковатого вида — нет, не рухэй недобитый, обычный горный бродяга, видно, из тех, что промышляют и охотой, и грабежом. Ценностей при нем не было, насколько позволил понять беглый осмотр. Если просто разбойник, это понятно, а если ему кто заплатил… Могло быть у второго, убежавшего быть, могли где оставить, в лесу много мест для тайников.
Тело лежало за пределами «ночного» круга, но было уже довольно светло, Лиани рискнул отойти и оттащил его еще дальше, забросал ветками — не слишком хорошо, дикие звери растащат, но увы, не до него теперь.
Брата Унно ранило не тяжело, в верхнюю часть бедра; он казался не страдающим, а озадаченным. А девушка не сидела сиднем — успела мелко нарезать какие-то травки для повязки.
— Дай, теперь я, — молодой человек взял у нее кусок коры, на котором лежала зеленая кашица. Она подалась было за ним, начав говорить о том, что перевязки — женское дело, но смутилась, глянув на собственные, все еще перебинтованные запястья, и не понадобилось объяснять: дело не в мужском или женском, а всего лишь в умении. Она была очень милая, когда так смущалась, он не знал, в каком настроении она трогает больше — так ли, или когда смеется, или когда грустит?
— Думаешь, это он сделал? — теперь они все, будто сговорившись, избегали называть имя, словно его звучание могло склонить чашу весов не в их пользу.
— Невозможно обвинять, твердо не зная, — понуро сказал монах.
— Да, после нападения рухэй, да что там, в ходе войны тут развелось бандитов и мародеров… они могли счесть нас легкой жертвой.
— Но второй убежал…
— Не ожидали такого отпора. Хотя может еще вернуться. А стреляет он плохо.
— Значит, все же не… все же случайность, он бы им рассказал, — монах призадумался, — Первый метил в тебя — но так поступил бы и человек знающий, и случайный разбойник: ты не выглядишь легкой жертвой, которую можно оставить и на потом.
— А если это он, у него не было возможности искать настоящих убийц, — негромко вступила Нээле.
— Сделай-ка мне костыль попрочнее, — попросил брат Унно, косясь на складки монашеского одеяния, закрывшего повязку.
— Не дойдешь, — отрезал Лиани. — Подождем, пока ты поправишься.
— Нет, — запавшие глаза монаха были скорбны и ясны. — Думаю, никогда не удастся узнать, что именно сделал он, а на что вывела развилка судьбы. Но если не случайные разбойники набрели на наш след, нельзя давать лишнее время, придумать что-нибудь.
— Вряд ли можно найти еще наемных убийц в этой глуши, когда стрела не пускает отойти далеко.
— Не тот это случай, полагаться на домыслы… Добреду как-нибудь.
Не впервые сказал о себе так впрямую, но сейчас это не казалось случайной оговоркой.
Не оставляет ли его святость, подумал Лиани, и улыбнулся этой мысли. Если оставит, после всего… толку от такой святости. И ну ее совсем.
**
Неприятная весть застигла Макори в пути — он как раз возвращался из предместий Осорэи. Его сторонников становилось меньше и меньше, и держал их один только страх. Даже у слуг и его солдат были такие лица, словно они уже отдали свою верность кому-то другому, а его лишь терпели. Иногда он спохватывался, что не может такого быть, но тут же ловил то усмешку, то скуку там, где их быть не должно — в ответ на его приказ или всего лишь появление.
Отец, который сперва пытался отыскать Тайрену, куда-то исчез, и посланцы нашли пустой дом. Люди Атоги по-прежнему были в Срединной и Осорэи, но и они, похоже, не знали про Суро: тот словно утек под землю.
Макори остановил коня на обходной дороге; на северном отрезке она была пуста, камни плавились от солнца. Слишком грязной стала дорога, неприятно было смотреть — но никому сейчас не было дела до чистоты булыжников под ногами.
— Процессия вот-вот въедет в город, — сообщил посланец, еще мальчишка — он был испуган и возбужден, и еще не научился жить больше чем одним днем. — Через Нефритовые ворота. Несколько сотен, и не только военные.
— Посмотрим, — сказал Макори, и пустил коня вскачь. Вскоре с вершины холма смотрел на змеящуюся в пыли вереницу людей, ярко-пеструю, словно змеиная же чешуя, со знаменами золотыми, черными и изумрудными. Новая власть въезжала в город в сопровождении множества солдат и слуг, а еще солдаты, он знал, подходили с юга, скоро сюда перебросят и северных — свобода Хинаи закончилась.
Прищурился, но лиц отсюда не мог различить. Ненадолго возникла мысль подъехать поближе, но видел — дорогу охраняют, все равно не подобраться.