Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь
Шрифт:
Гумилев вспомнил, как убеждал себя в этом, прочитав стихотворение Анны про кольца на своей руке в первый раз, и тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Нечего хандрить, нечего! То, что выпуск «Сириуса» придется приостановить, – это, конечно, очень печально, но неужели он не найдет другого предлога для переписки и встреч с Анной?
«Найду», – уверенно ответил сам себе Николай и сложил все журналы обратно на край стола. Жаль, конечно, что больше он не будет заниматься изданием «Сириуса» – это было так интересно! Но зато теперь он сможет заняться чем-то другим, новым для себя и, может быть, еще более увлекательным. Все равно парижская жизнь и учеба в Сорбонне ему уже начинали потихоньку надоедать. Самое время уехать куда-нибудь, где он не был раньше, и начать какое-нибудь новое дело.
Но сначала
Николай так ясно представил себе картину приезда в Евпаторию, куда Анна с матерью, братьями и сестрами переехала после развода родителей, и примирения с любимой девушкой, что даже вскочил из-за стола от избытка нахлынувших на него чувств, подошел к окну, отодвинул штору и стал смотреть на почти скрывшиеся в туманных сумерках крыши домов. Их было много, они выглядывали одна из-за другой, и их неровные ряды уходили вдаль, окончательно теряясь в густой дымке. Эйфелевой башни, так портившей классический вид Парижа, из окна Николая видно не было. Лежащая перед ним французская столица была точно такой же, как и пятьдесят, и сто лет назад.
Раньше, когда он только поступил в Сорбонну и поселился в этой комнате, Гумилева очень радовало, что из окна открывается исторический вид Парижа. Но теперь он вдруг с удивлением понял, что ему хотелось бы увидеть так раздражавшую его современную башню, возвышающуюся над старинными зданиями.
Разбираться с тем, откуда у него возникло такое желание, Николай не стал. Об этом он мог подумать и позже, а пока надо было это желание выполнить. Тем более что это совсем не трудно – достаточно всего лишь выйти на улицу. Если бы все остальные его мечты сбывались так легко и быстро!
Молодой человек снова накинул отсыревшую от дождя холодную шинель, зябко поежился и выбежал из квартиры. На улице к тому времени уже сильно стемнело, но вечерние сумерки еще не сменились ночным мраком, и силуэты домов были четко видны на фоне грязно-серого неба. Гумилев дошел до конца дома, свернул за угол и запрокинул голову, отыскивая глазами знаменитую башню. Вот и она! Ее острая верхушка торчит над крышами и втыкается в низкое небо. Николай перешел на бег и быстро домчался до поворота на другую улицу, откуда башня была видна еще лучше. Ажурная, словно кружево, – а ведь сделана из тяжеленных стальных деталей! Удивительно!..
Нет, больше творение Гюстава Эйфеля не казалось Николаю громоздким и некрасивым. И оно вовсе не уродовало Париж, конечно же, нет! Башня всем своим видом, всей своей необычностью в буквальном смысле кричала: «Все меняется! Нет в этом мире ничего неизменного, и даже этот старинный город не будет вечно старинным, даже он когда-нибудь примет другой облик! Он уже начал его принимать…»
Эта мысль наполнила такой радостью, что Николай мгновенно забыл о холоде и сырости и даже перестал дрожать. Ну да, ничто в мире не остается вечно одним и тем же. Все живет своей жизнью и меняется. Может быть, когда-нибудь весь Париж будет застроен совсем другими зданиями, еще более высокими, чем эта башня, а сама башня станет самым знаменитым его сооружением! И нет в этом ничего ужасного, наоборот – если перемены возможны, значит, и Анна когда-нибудь может изменить свое к нему отношение! Может наконец ответить любовью на его любовь, отдать ему «кольцо», о котором она написала в своем стихотворении!
Вдохновленный этой надеждой Гумилев шел все дальше и дальше по узким парижским улицам. Они то сходились все вместе к небольшой площади, то снова расходились во все стороны длинными лучами, постепенно уводя его к центру города, к вызвавшей у него столько эмоций стальной башне. Но он уже не думал о ней, мысли его устремились прочь из Франции, в далекую и еще более холодную и дождливую Россию. Раз в мире все может измениться и меняется каждую минуту, то пора и ему изменить свою жизнь! Слишком много времени он провел в Париже, слишком долго засиделся на одном месте. Пора возвращаться домой, еще раз сделать Анне предложение. Если она даст ему согласие, он напишет Брюсову или Блоку, и они вместе придумают,
С неба снова полил дождь, еще более сильный, чем раньше. Шинель Николая мгновенно промокла и стала тяжелой, но он продолжал как ни в чем не бывало улыбаться. В тот момент он точно знал, что рано или поздно станет мужем самой красивой и талантливой на свете женщины, и такие мелочи, как насквозь пропитавшаяся ледяной водой одежда, мало его беспокоили.
Глава VI Россия, Евпатория – Царское Село, 1907 г.
Мы не умеем прощаться —
Всё бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу.
А. Ахматова
Солнце уже висело довольно низко над морем, но светило все еще ярко, и цвет у его слепящего глаза диска был не красным, а желто-оранжевым. Анна время от времени поднимала на него глаза, и ей сразу же приходилось опускать веки. Но она знала, что так будет продолжаться недолго, уже совсем скоро светило начнет краснеть и одновременно тускнеть, через полчаса оно доползет до линии горизонта, а еще минут через двадцать спрячется за ним, и весь пляж начнет быстро погружаться в темноту. Тогда можно будет сказать идущему рядом Николаю, что уже поздно и ей пора домой. Конечно, можно было сказать и сейчас, но, пока еще светло, молодой человек запросто мог предложить ей погулять «еще всего пару минут», потом «еще минуточку» и оттянуть возвращение не меньше, чем на час. Нет уж, решила Анна, лучше подождать до заката, а потом сказать, что ей страшно бродить так далеко от дома в темноте.
А Гумилев все рассказывал ей то о своих дальнейших планах, касающихся издания нового литературного журнала, то о замысле новых стихов, то о недавно прочитанных им книгах… Анну тяготили эти не прекращающиеся разговоры, но в то же время она понимала, что виновата в них сама. Николай часто делал паузы, давая высказаться ей, но она не отвечала, не зная, как поддержать не интересную ей беседу. Сама она, гуляя у моря, думала совсем о другом – о том, что переезд в Евпаторию и жизнь «в целебном морском воздухе» так и не помогли победить туберкулез и выжить сестре Инне, о том, что ее собственное здоровье в последнее время тоже ослабло, а мать с каждым днем все глубже погружалась в пугающее всех ее детей уныние. Но не говорить же о таких грустных вещах на свидании! Поэтому Анна молчала, а Николай старался заполнить эту молчаливую паузу своей болтовней. Впрочем, ему было нетрудно подыскивать все новые и новые темы для поддержания разговора.
– Спокойное сегодня море, заметила? – не оставлял он попыток разговорить свою спутницу. – А вчера такой шторм был – на другом конце города шум волн было слышно!
– Да, я помню, – ответила Анна, глядя себе под ноги.
Шторм накануне действительно был сильным, и теперь весь берег вдоль кромки воды оказался усеян ветками, водорослями и прочим мусором. Волны плескались рядом с этой полосой грязи, чуть не дотягиваясь до нее – словно море пыталось очистить свои берега, но у него не хватало на это сил. Эта картина вызывала грустные мысли, и девушка, подняв голову, снова посмотрела на заходящее солнце. Теперь оно нависало немного ниже над горизонтом, но все-таки было еще далеко от него. Потемневшую к вечеру поверхность воды усыпали яркие блики – пока еще золотистые, но уже начавшие потихоньку краснеть. Это зрелище тоже было не слишком веселым, но все же немного подняло Анне настроение: она вновь подумала о том, что до заката осталось совсем немного.