Ахульго
Шрифт:
– А золота сколько потрачено? Наверное, каждому горцу можно было бы построить новый дом, купить коня и оружие, а в придачу – большой самовар.
Глава 123
Похоронив мужа, Лиза уехала с первым же транспортом, забравшим раненых. С собою она увозила младенца, лишившегося родителей, медальон Нерского, который она повесила на шею ребенку, и офицерские эполеты, оставшиеся от незабвенного супруга. Тем же транспортом везли в Шуру и Аркадия. Он был ранен штыком, сильно расшибся, но выжил. И Лиза пообещала, что будет хлопотать о помиловании Аркадия. Синицын гордо отказывался, но Лиза дала себе слово, что спасет несчастного, чего бы ей это ни стоило.
В ожидании вестей от посланных в погоню за Шамилем отрядов в лагере переписывали пленных. Мужчин, в большинстве своем раненных, содержали в Ашильте. Женщин, многие из которых имели на руках младенцев, собирали в саду. Там же, в другой части сада, ждали своей участи пленные дети.
Ефимка сбился с ног, разыскивая девочку, которую не мог позабыть, и увидел ее среди пленных детей. Она сидела под деревом и горько плакала, голова ее была перевязана, и сквозь ткань проступало красное пятно. Ефимка сбегал в роту, выпросил у кашевара хлеба и помчался обратно.
– Эй, – крикнул Ефимка, стараясь обратить на себя внимание девочки.
Та оглянулась, с ненавистью посмотрела на Ефимку и спрятала свое лицо в ладонях. Ефимка протянул ей хлеб, но на его пути встали мальчишки, уже без своих кинжалов, но все равно готовые дать отпор недругу.
Детей по одному подводили к писарю, которому помогал переводчик Биякай. У детей спрашивали имя, затем имя отца, и писарь заносил все в тетрадку с надписью «Список детей горцев, взятых в плен при штурме Ахульго». Мальчиков набралось около сорока. Затем стали записывать девочек. И Ефимка, наконец, узнал как зовут ту, которая так его поразила.
– Муслимат, – сказала она.
– Чья ты дочь? – спросил Биякай.
– Сурхая.
– Самого наиба Сурхая? – удивленно воскликнул Биякай.
– Да, – ответила Муслимат.
– А когда он придет за мной? И еще я хочу к маме.
Биякай засуетился, что-то шепнул писарю и быстро ушел, чтобы доложить начальству о важном открытии. Писарь почесал пером за ухом и посмотрел на стоявшую перед ним девочку.
– Ишь, синеглазая… Дите еще, а туда же – под пули…
Рядом с Муслимат вдруг встал чумазый мальчишка в изодранной папахе.
– Еще один? – удивленно спросил писарь.
– Как звать?
– Али, – назвался Ефимка именем, которое часто слышал.
– Чей сын?
– Умар, – сказал Ефимка.
– Али, сын Умара, – записал писарь и указал Ефимке на стайку ребят.
– Ступай к своим дружкам.
Ефимка подбежал к мальчишкам и протянул руку:
– Салам алейкум!
– Ва алейкум салам, – недоуменно отвечали мальчишки, не понимая, зачем этот русский записался горцем.
Ефимка оглянулся на писаря, а затем показал мальчишкам ручку кинжала, спрятанного у него за поясом. Те все равно не понимали, зачем он это делает. Но это знал Ефимка, решивший сделаться пленным горцем, чтобы спасти из плена Муслимат, а если повезет, то и остальных ребят. И Ефимка увидел, как удивленно, почти восторженно смотрит на него синеглазая красавица, догадавшаяся, что Ефимка рискует ради нее.
Но гордая радость маленького рыцаря оказалась недолгой. Биякай явился с офицером, который забрал Муслимат и увел ее с собой. Ефимка кинулся было ее выручать, но его схватили и водворили к остальным пленным мальчишкам. Теперь плакал и Ефимка, надвинув папаху на глаза, чтобы скрыть слезы бессилия от других мальчишек.
– Фимка! – послышалось вдруг где-то рядом.
Ефимка оглянулся и увидел Михея, своего фельдфебеля, который возвращался в роту с ведром водки, выданной по случаю взятия Ахульго.
– Ты чего тут? – вопрошал Михей, разглядывая пленных мальчишек.
– С волчатами снюхался?
– Я… Я… – не знал, что ответить Ефимка, окруженный мальчишками, которые теперь готовы были защищать и его.
– Живо в роту! – приказал Михей.
– Обыскались уже. Думали, прости господи, подстрелили тебя или камнем зашибло.
– Я что-то не возьму в толк, господин фельдфебель – тряс тетрадкой писарь.
– Сей мальчонка записан Алием, сыном Умара.
– Чего еще? – отмахнулся фельдфебель.
– Ефим он, Пушкарев, ротный воспитанник.
– А чего же тогда лезет в пленную ведомость? – негодовал писарь.
– Вымарывай теперь дурака.
– Не без этого, – гладил по плечу Ефимку фельдфебель.
– Малец, гляжу, в уме повредился. Война…
И Михей увел Ефимку с собой, приговаривая:
– Ну, вот и вся недолга. Ахульга, она, конечно, твердыня, одначе пушки посильнее будут. Поедем, брат домой, на вольную жизнь. А что? Сами их превосходительство генерал-лейтенант Граббе обещались!
В штаб Граббе начали поступать сведения от лазутчиков. Все они подтверждали, что Шамилю удалось уйти, но как это ему удалось и где он теперь находится, никто точно не знал. Одни полагали, что Шамиль направился в Чиркей, куда ушли многие отпущенные при обмене горцы. Другие считали, что Шамиль двинется в Гимры, чтобы укрыться у родственников. Третьи всерьез уверяли, что Шамиль умеет летать по воздуху и может объявиться где угодно, а касательно его спутников не сообщали и таких нелепиц.
Биякай плел что-то насчет подзорной трубы и Хаджи-Мурада, но Ахмед-хан не решился требовать у него отчета, удовлетворившись показаниями милиционеров, которые ничего не нашли, кроме следов крови у обрыва над Койсу.
То, что Шамиль сумел уйти, повергло командиров в уныние, но командующий старался не терять присутствия духа и велел объявить войскам свой приказ:
«Господа генералы, штаб и обер-офицеры и вы все, нижние чины отряда! Вы совершили подвиг необыкновенный, достойно увенчавший ряд успехов этой экспедиции!
Я считаю дело конченным, хотя, сверх всякого вероятия, возмутитель и сумел спастись. Но нет более ему веры в горах, нет более для него пристанища ни на утесах, ни в ущельях. Нигде не сможет он найти места, недоступнее бывшего гнезда его Ахульго, и храбрейших приверженцев, которые ныне пожертвовали собой за него. Партия его истреблена вконец. Мюриды его, оставленные своим предводителем, погибли один за другим и один возле другого.