Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Резанул мечом по руке, ушел от кривого ножа, рубанул по ноге – чуть кисть не вывихнул…
– Го-го! Кусается, титаненыш…
– Котлом его лови!
Гром наверху уже завывал, рвал звуки от ушей, туча-прожора объелась синевы, вспучилась и зарыдала, задымил костер, через который я сиганул уже в который по счету раз…
– Дядя Аид – это игра, через костры прыгать?
Игра, игра… славная забава, как в детстве, в Кроновом мешке. Тут тебе и плющилки-стучалки, и резалки-кололки,
Посейдон не должен был тут появляться – но будто пролился в память с дождевой водой, дал пинка: «Бей как бог, дурень!»
Меч слился с ладонью, и потянулись тени – от ревущей в небесах тучи, от великанов, от котла, деревьев, глупых, мелких комаров… Дым, полетевший в лицо, обернулся родной темнотой, подземной, предвечной нянькой; мир опустился в безмолвие, когда мы – я и мрак, сделали шаг и вытянули вперед руку, останавливая летящую медную болванку размером с половину моей колесницы.
Лежать, котел. Ты нам не нужен. Лишний в игре.
Тут сейчас будет совсем другая игра: мрак в глазах, мрак в глаза…
– А-а-а! – заревел старший, когда меч (мрак? я?) вонзился ему в брюхо, не как раньше вонзился, а сущностью.
Второй великан упал, отброшенный мановением руки, тоже заорал, но тьма была глуха к крикам, тьма клинком подалась вперед, направляя, подталкивая верной ладонью: сначала первому поперек горла, потом второму – в глаз, а этого, третьего, который от боли корчится – его можно напоследок…
Меч – приказ – сущность – замерли…
Мальчишка бился и выворачивался, будто его опутывали незримые щупальца, захлебывался невидимой дрянью, и чья-то рука хватала за горло: вот-вот хрустнет белая шейка…
«Не выносит зла!» – охнул голос Фемиды в голове, через секунду после того как я отпустил родной мрак – в тени, в ночь, в бездны. Еще не понимая, отпустил.
И мальчик перестал кричать – оказывается, он кричал. Теперь только подвывал, прикрываясь руками. Младенец, который увидел чудовище и забился в угол.
Чудовищем был я.
Братья поднимались на ноги. Старший еще стоял на четвереньках, держался за живот и клял «дурака, мечом растыкался», а младший уже нашарил дубину и зверски таращил глаз. Второй глаз заплыл лиловым – то ли я успел, то ли мрак помог.
Как назло, великан стоял между мной и Офиотавром. Надо было сразу – как с квадригой: пацана в охапку – и на Олимп…
А теперь – хоть ты к Гее взывай, вдруг да защитит сыночка.
Или, может, не к Гее…
– Ну!!! – заорал я, задирая голову в небеса.
Туча дрогнула, перестала рыдать и опасливо отползла подальше, к горизонту. А помощь явилась тут же, без промедления.
Прилетела каменной чашей. Прямо в маковку младшему.
Чаша столкнулась с головой с глухим треском, отскочила, упала набок – и над поляной поплыла одуряющая сонная маковая вонь. Я отскочил, закрывая лицо ладонью, а старший великан не сообразил: кинулся к брату, спросил: «Ты чего?» – потрогал траву – и повалился сверху.
Гипнос спрыгнул на поляну почти сразу и сходу возмутился:
– Кронид, ты дурак, что ли – так орать?! Я уже как раз приглядывался, как их лучше усыплять, а ты под руку… – поднял чашу, посмотрел, можно ли что собрать, – На пару сотен осталось, не больше. А остальным – бессонная ночь. Что ж ты делаешь, а? Ведь мне же теперь икаться будет до следующей ночи. А может, и дольше. А может, жертвы перестанут приносить, храмы строить не будут…
И носом шмыгает: белый бурдюк с несчастьем. Глаза – как у щенка жалобные, а из глаз – торжество: «Ты от меня только благодарностью не отделаешься!»
– Чего тебе?
– Да ничего. Какие могут быть расчеты между друзьями, а? Я ж не Чернокрыл, который сразу – в зубы. Да я за друга…
– Нет у тебя друзей, – сказал я. Подумал было пристроить меч обратно на пояс – раздумал. – Чашу свою прибери. И говори – чем могу отплатить.
Бог сна от обиды вдвое надулся: «У Чернокрыла есть – а у меня нет, значит?! Да чтобы ты знал – у меня половина подземного мира… и Олимпа… и… и титаны…»
Так и прибирал свое зелье, не затыкаясь ни на минуту. И все повторял что-то о том, что раз так – он так придумает, чем оплатить, так придумает…
Я рассматривал храпящих друг поперек друга братьев. Старший лежал хорошо, удобно, горло прямо под луну выставил. Или под меч, это уж как выйдет.
Мальчишка всхлипнул от давно потухшего кострища. «Не выносит зла», – устало напомнила невидимая Фемида.
Кто там знает, что с ягненочком случится, если я тут глотки резать начну.
– Разве тебе не все равно, невидимка? – мягко удивилась Судьба. – Разве не проще будет – чтобы осталось имя…
Проще. Чтобы осталось имя. Призрак быкоголового, за которым носится отец. Чтобы – не на алтарь, а сразу – концы в воду, и нет помех нашей игре – самой настоящей игре, самой прекрасной, в абсолютную победу…
Синие глаза не отражаются на лезвии меча: скован из черной брозны.
– Дядя Аид?
Лезвие дернулось вперед, разрезая веревку.
– Идти сможешь?
Судьба за спиной многозначительно хмыкнула. Ягненочек потянулся, откинул белые кудри.
– Да, наверное… Только мне почему-то спать хочется, очень… А чем это таким пахнет сладким?