Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Они не знают, что мы еще воюем.
– Значит, думаешь, что начать лучше оттуда.
Зевс кивнул, а Посейдон не переспросил – что начинать.
Доказывать, что еще воюем – что же еще.
Наводить страх.
«Горек источник Страха, и зябко змеится он по камням. Страх ослабляет и сковывает, и заставляет желатьизбавления. Страх может быть разным – обжигающим, яростным, ледяным – но каким бы он ни был, все будут стремиться от его источника – к источникам Восторга и Ярости…»
– …истребить!
Посейдон смотрел жалобно. Не на младшего – на меня. Мол, братец, у тебя тут лабриссы не завалялось? Я б ему сейчас по башке, этому оратору – с большим удовольствием!
– Уймись, – Зевс задохнулся на полуслове. – Все всё поняли.
В свое время мы нашли, чем привлечь на свою сторону лапифов, и людей Серебряного века, и кентавров. Время показать, что другой стороны для них не может быть. Иначе…
– Чудовищ истреблять, на нашу сторону переманивать и, стало быть, быть палачом, – радостно подытожил Посейдон. Он у нас прямее Гелиоса, когда надо. – Эге, Аид? Тебе, видно, переманивать придется. Ты ж с этим, как его, Железнокрылым, дружбу водишь. И с Нюктой, или нет? Ты б там сошел за своего. Навербуешь нам армию, страшнее, чем у папашки, а…
– Ага. Ты пойдешь драконов резать, а Зевс – предателей.
– Ну, и… а что? – Посейдон заморгал, запустил пальцы в отливающую синевой копну на голове. Копна задвигалась – будто змеи вились между водорослей. – А как тогда?
Птаха над головой выдохнула последнее «ку» и замолчала, любопытная. Вильнул дымок от костра – бедром танцовщицы.
– Никак, – отрезал младший. – Будем тянуть жребий.
Посейдон аж просиял – жребий! Конечно! Как сам не догадался! Тянуть – вот прямо сейчас! Вот найдем три соломинки или три камня в шляпу бросим – а там уж Ананке выбирать, кто Восторг, кто Ярость, а кто Страх.
Средний носится по берегу ручья – камни подходящие ищет. Вот… вот для восторга… а этот для страха, а вот вообще дрянь какая-то, ее лучше выкинуть. Младший присел перед костром, обхватил себя за плечи, шевелит губами, глядя в пламя. За печенкой совсем забыл присматривать: подгорать начала.
О чем думаешь, Зевс? Что Ананка – не податливая нимфа? О том, что будешь делать, если вдруг тебе – играть за страх?
Селение. Крики. Предсмертные хрипы. Алые брызги во все стороны и мальчик с волосами, наполненными солнцем – в гуще резни. Легче крыльев Гипноса, быстрее Таната – молниеносный, белый, обжигающий страх…
Только волосы тускнеют, напитываются кровью…
«Это значит – не оставить ни женщин, ни детей!»
Мир дрогнул. Комок тошноты подкрался к горлу – горький, мерзче болотной дряни.
Вернулся Жеребец, гордости – выше Олимпа. Нашел кувшин с широким горлом (видно, у того самого своего ручейного друга выпросил). И три камня отобрал: белый, красный и черный. «Во! Гляньте! На ощупь одинаковые! Во, кинем на дно кувшина, потом, значит, руку туда засунешь – и жребий! Жребий!»
Трясется земля, крутится смерч, разметывает в неистовстве дома и людей, сносит в единое месиво скотину, домашнюю утварь, цепляющихся за матерей детей – и топорщится лошадиная грива бога по имени Страх. Страх слепой, яростный, панический…
Только глаза тускнеют, смех оковывается железом: какой Жеребец? Был Жеребец, весь вышел…
Мир тряхнуло по второму разу. Комок в горле зашевелился, налился вкусом горячей меди.
Свистнул нож, раскалывая кувшин в руках у Посейдона.
– Я пойду.
Дрогнула спина Зевса. Только – спина. Лицо так и окаменело в сумрачной гримасе… да что ты, кроноборец, это мое выражение лица!
– Аид, не пори…
– Что? Посейдона пугать предателей отправишь? Сам пойдешь?!
Зевс взлетел на ноги, наподдал ногой (босой!) костер, Посейдон только охнул: жаркое пропало!
– И пойду! Пойду! Думаешь – я не смогу?! Пожалею?! Думаешь – я годен только вот так, перед всеми, в бою: «Ах, Зевс с нами! Сожрал свою жену, родил дочку из головы, герой до небес!!!»
– Чего вы орете? – недоумевал Посейдон. – Решено же – жребий…
– Какой жребий?! – гаркнул я (довели – аж сосны пригнулись). – Что – зря сегодня за этим хряком гонялись? Неясно, кому чудовищ истреблять?
– Плевать! – ощерился младший. – Думаешь – струшу?
– Думаю – нет. Просто будешь не на своем месте.
– А ты – на своем?
Силен братец. В глаза ведь смотреть не побоялся. Посейдон вон давно уже в костер уткнулся – то ли печенку обугленную из спасает, то ли веток подбрасывает.
Потому что знает – на своем. Потому что тот, кто дружен с Танатом Жестокосердным…
Я махнул рукой.
– Себя-то послушай. «Зевс с нами…» Сиди уже… Восторг.
Ты же хотел меня об этом просить – нет, что ли? Так что ты из себя Мома-насмешника корчишь, братец, сказал бы прямо, а то – жребий…
– Хотел, – негромко сказал Зевс, не отводя взгляда (только скулы чуть побелели).
– Так и попросил бы.
Или он хотел, чтобы я – вот так, сам…?
Не хотел бы – так и стояло в отчаянных зевсовых глазах. Ничего уже не хотел бы, лучше бы сам пошел, лучше бы…
– У меня плохо получится внушить восторг, – сказал я, выходя из тени дерева и хлопая брата по плечу. – Или проявить ярость. И то, и то обернется страхом.
Посейдон не выдержал – зафыркал от костра, и на лице Зевса медленно выступила улыбка – будто крючьями вытягивали насильно. Младший, кажется, хотел еще что-то говорить, но я уже отмахнулся и вернулся на свое место под деревом.