Акция прикрытия
Шрифт:
Дождавшись зеленой лампочки, лейтенант отдраил люк, спустился в мокрую камеру шлюза и впустил воду. Через несколько минут он плавно спланировал на дно, присоединяясь к товарищам. Три прожектора сошлись вплотную: переговорные устройства действовали в радиусе полутора метров.
– Пеленг взят. – Ершов рукой указал направление. – Не могу понять, в чем дело: сигнал двойной, как будто работают два радиомаяка.
– Разберемся, – сосредоточенно сказал Еремеев. – Кисляков остается со страховкой, а мы идем к объекту!
Прожектора разъединились. Один световой круг остался на месте, два медленно, будто нашаривая плохо
За уходящими тянулись прочные нейлоновые веревки, которые постепенно стравливал Кисляков. Они не успели отойти и на пять метров, когда веревки истерически задергались. Водолазы обернулись со скоростью, которую позволяла плотность воды и маневренные возможности скафандров. Прожектор Кислякова был направлен вверх, и в его желтом размытом свете они увидели, что колокол поднимается к поверхности.
– Назад! Вы что, суки, назад!!! –Охваченный животным ужасом, заорал Еремеев, но ни один звук не проник сквозь скафандр и не нарушил вечного безмолвия глубоководья.
Колокол вышел из зоны видимости. Видавшие виды пловцы замерли соляными столбами с воздетыми руками И разверстыми в крике ртами. Они были обречены. Ресурс скафандров составлял три часа. От поверхности их отделяли двести метров. Три минугы ходьбы по асфальту, пять – по ухабистому проселку, пятнадцать – по крутой горной тропинке, пять часов – по скальной вертикали. Двести метров водной толщи были для них непреодолимы.
Подчиняясь инстинкту, три человека сошлись вместе и обнялись, соприкасаясь шлемами. Три биополя объединились, принося некоторое успокоение. В непроглядной тьме чуждого гибельного мира они были сейчас ближе, чем единоутробные братья. Они не говорили и не думали о том, что произошло, – это не имело никакого значения. У них имелся огромный опыт жизни, работы и боя под водой, сейчас каждый пытался использовать его, чтобы уцелеть.
В обычном скафандре можно прекратить стравливать воздух, тогда он раздуется, как воздушный шар, и пробкой вылетит на поверхность. Но... с мертвым водолазом: при быстром подъеме с большой глубины вскипает и сворачивается кровь. Автономный скафандр с замкнутым циклом не позволяет сделать и этого... Вот если бы сверху спустили трос и вытаскивали их с декомпрессионными остановками, то вечером можно было бы выпить по литру водки за чудесное спасение... Или отсюда поднять на поплавке аварийный линь со специальной разметкой: один узел – остановка пять минут, два узла – десять, три – пятнадцать. Как при аварийном выходе из подводной лодки... Из подводной лодки! Подводной лодки! В СПЛ вполне может быть спасательный трос, пусть и не двухсотметровый, ничего, у них пятидесяти метровая веревка – можно доставить... Главное – выбраться до живого уровня, где плавают рыбешки и виден солнечный свет... Тридцать, сорок, пятьдесят – это не глубина для боевого пловца, там можно отстегнуть свинцовые подошвы, сбросить грузы и наверх! Пусть лопнут барабанные перепонки, хлынет носом кровь – ерунда, главное – свет, воздух, жизнь!
– Давай к объекту!
– К объекту!
– К объекту!
Три боевых пловца выдохнули это одновременно. У них появилась надежда.
Снова взяв радиопеленг, Еремеев двинулся вперед. Луч прожектора уперся в препятствие: скальный
Тон радиомаяка неуловимо изменился, «Би-би-би-би...» То, что он принимал за радиоэхо, выдвинулось на первый план, а основной сигнал стал слабым повтором: «пип-пип-пип...» Они преодолели донную трещину. В «СПРГ» любой модификации сделать бы это не удалось. Путешествие продолжалось двенадцать минут, когда Ершов, первым увидев красный и зеленый огоньки, дернул за веревку, привлекая внимание товарищей.
"Странно, – подумал Еремеев. – За столько времени аккумуляторы должны были разрядиться... Да и разнос огней превышает размеры «малютки»...
Но это оказалась не «малютка», а полномерная крупнотоннажная субмарина. Обследовав ее по секторам, пловцы сделали ряд открытий. Еремеев нашел на рубке белую пятиконечную звезду в белом же круге – опознавательный знак военно-морских сил США. Кисляков прочел на носу номер «857» и как отличник боевой и политической подготовки, добросовестно изучавший курс «Военно-морские силы вероятного противника», вспомнил, что он означает приписку к базе в Литтл-Крик. Ершов в кормовой части наткнулся на открытый люк выходного шлюза.
Сблизив шлемы, посовещались. Лодка поддержки боевых пловцов класса «Мурена» не будет просто так лежать на грунте с открытым люком, значит, она проводит специальную операцию и боевые пловцы находятся где-то поблизости. С учетом отсутствия в реальной жизни случайных совпадений, можно на девяносто девять процентов считать, что их интересует российская СПЛ.
– Может, попросимся к ним? – спросил Ершов. – Мы потерпели бедствие и можем рассчитывать на помощь...
– Как бы головы не отрезали, – озабоченно высказался Кисляков. – Если мы засветим секретную операцию...
Интересно устроен человек! Когда ушел доставивший их на дно колокол, пловцы готовы были кинуться в преисподнюю. Теперь же, видя реальный шанс на спасение, они искали лучшие варианты!
– Посмотрим, что там с СПЛ. Может, своими силами обойдемся, – подвел итог Еремеев и стал отыскивать второй радиопеленг.
– Какие, к черту, проблемы? – раздраженно спросил Джузеппе. И повторил: – Почему остановились?
– Военные, Они сейчас пришлют шлюпку и будут все проверять. – Голос Марио звучал озабоченно. – Сейчас нельзя делать то, что ты собирался. Никак нельзя!
– Я уже все сделал, идиот, обратного хода нет! Здесь другие люди, понимаешь? Другие водолазы! Вытаскивай меня быстрее!
– Никак нельзя, Джузеппе. Я не идиот и знаю – там не может быть других людей. Пойми, одно дело – поиск клада или что там еще можно придумать... За незаконное погружение мы отделаемся небольшим штрафом, а может, обойдется и без него... Совсем другое дело подрыв подводной лодки! Это диверсия, мы получим по тридцать лет тюрьмы! – С каких пор ты стал таким трусливым?!
– Я не трус, Джузеппе, и ты это знаешь. Но сейчас нам некуда деваться. Мы не сможем скрыться, спрятаться, замести следы. Если ты взорвешь лодку, мы всю жизнь просидим за решеткой. Разве трусость – не хотеть этого?