Акушер-ХА! Байки
Шрифт:
– Больно. Очень больно…
Знаете, что она сделала? Рассмотрев всё своё хозяйство, включая надлобковую область, в зеркале ещё раз, она узрела какой-то дефект в свежезатягивающемся рубце – в том месте, где я наложила отсроченные швы. Там себе спокойно заживало вторичным натяжением что положено, не создавая особых забот, кроме тех, что я порекомендовала приходящей к Милочке на дом акушерке. Но Милочка не привыкла ждать и отступать. Она решила помазать всё это дело йодом. Ну фиг ли не помазать, действительно?! А для «надёжности», как она изволила выразиться, Милочка вылила «себе туда» – то есть в рану – целый пузырёк пятипроцентного йода.
За месяц выходили, конечно. И её. И Иван Иваныча. Мы ж не изверги.
Носки, алчность и незапланированная беременность
Давным-давно, когда из всей ядерной физики была только лампочка Ильича, курили мы с анестезиологом на ступеньках приёмного покоя.
Чтобы вы знали – хирурги и анестезиологи вообще всё рабочее время посвящают курению. А в свободное от курения время – немного пишут, немного оперируют, немного обходят туда-сюда палаты. В общем, бездельничают. И, как все бездельники, очень нервничают, когда их отрывают от основного занятия – курения. Мы же перед перекуром как раз немного пооперировали – две плановых и одна ургентная. Немного пописали – аж дым из подшипников в запястье правой руки пошёл – и, наконец, приступили к главному занятию всей нашей жизни.
Курить с Серёжей было интересно. Анестезиолог от бога, балагур, кобель и вообще редкой интуиции и таланта личность.
Курим мы, значит, себе манерно, мечтая телеса под душем омыть, ибо постойте жарким августовским днём трижды в операционной, обёрнутые в многослойный компресс из пижамы, полиэтиленового фартука и хирургического халата, с бедуинским намордником на всю голову и в очках.
Курим и мечтаем. Вот, мол, душ, пожрать, вечерний обход и в койку в нарды играть, пока не началось…
Но тут карета «Скорой помощи» подъезжает. И мы понимаем – началось.
Ведут под белы рученьки – хотя по-хорошему на каталке бы надо в такой ситуации – очень дебелую женщину невнятного прикида. Не бомжиха вроде… Но какой-то на ней не то кафтан, не то ватник. Кеды какие-то войлочные. Ну да ладно. И не такое видали. Пока её акушерка с санитаркой раздевают – моют – на кушетку укладывают, я ребятам из «Скорой» бумажки подписываю. Мол, доставили в лучшем виде с предварительным диагнозом «влагалищное кровотечение невыясненной этиологии». Диагнозам «Скорой» можно поэму посвятить. Ребята они все отличные. Пашут, как лошади времён продразвёрстки и всё такое. Понять можно – тут не до диагнозов. Хоть «ХЗ» не пишут, и на том спасибо. Я доктора «Скорой» за халат – цап!
– Мил-человек, – говорю, – если у неё «влагалищное кровотечение хэзээтиологии», пошто ты её мне в обсервацию приволок? Тащи в гинекологию.
– Да рожает она… – ответствует он мне меланхолично – Дай закурить. – Протягиваю пачку в надежде на развёрнутые комментарии. Забирает всю и молча, прихватив фельдшера, исчезает в августовском липком мороке.
А я остаюсь в приёмном.
Серж никуда не уходит, потому что опытные анестезиологи задницей чуют. Пока я с неотложкой политесы разводила, он уже анестезистку с чемоданом вызвал.
Амбре тётка издаёт немыслимое. Акушерам-гинекологам это обстоятельство обычно до одного места. Они к кислятине разной степени гнильцы привыкшие. Но тут – что-то невообразимое. И не из района дислокации «цветка лотоса», а от всего тела. Даже наши с Сержем бесчувственные носики рефлекторно скривились. А санитарка тем временем допрашивает пациентку:
– Когда мылась последний раз, женщина?!
– Неделю тому баньку топили… – отвечает та и смотрит на нас, как Алёнушка на Змея Горыныча. Мне неудобно стало. Я извиняющимся тоном обращаюсь к ней:
– Раздвиньте, пожалуйста, ноги, мне надо посмотреть, что там.
Она глазами клыпает, прям как будто сказать хочет: «Не надо!»
– Надо, Вася, надо! – говорю строго и убедительно.
Дама ноги раздвинула, и меня прям ударило волной убойной мысли: «Преждевременная отслойка плаценты». Кричу акушерке:
– Стетоскоп! – А тётку спрашиваю: – Какой срок?
– Какой срок? – испуганно вторит мне она. – Никакого срока нет! Не сидевшие мы и в президенты не выдвигались! Никакого срока на мне нет, боярыня доктор!
– Не ври! – злобствую. – Есть на тебе срок, и немалый! То есть – в тебе! Зачем доктору врёшь?!
– Вот те крест…
– Какой, на хрен, крест, если я сердцебиение слышу?!
Зажмурив нос и заглотив глаза поглубже в череп, чтобы не разъело, я приникла ухом к деревянной трубке, прижатой к необъятному тёткиному пузу. Пошарила туда-сюда. Нашла. Слева, внизу, ритмичное, слегка приглушённое, порядка 140 ударов в минуту. Пока не особо страдает, но времени уже нет.
– Разворачиваем операционную, – говорю Серёге. – Преждевременная отслойка. Бережно её, как фарфоровую статуэтку, на каталке – в оперблок. Пойдём, брат, покурим перед стартом. Вдруг не доведётся? На финише…
Тётка заполошно голосит:
– Какая операционная?! Не хочу операционную! У меня всю картошку украдут!
– Серж, – молю измученно, – сделай уже что-нибудь, сил никаких моих терпеть не осталось!
Он нашей фее лёгкого нейролептанальгезического коктейля и вколол. Можно подумать, я для неё просила!
Она не совсем угомонилась, но тему причитаний поменяла. Начала повторять мантру:
– Резать будете – не снимайте носки! Резать будете – не снимайте носки! Резатьбудетенеснимайтеноски!!!
– Женщина! – успокаиваю её. – Вы не переживайте! Вы сейчас «баю-бай» будете делать, а через час-полтора мы вас разбудим, и будете как новенькая. Но с ребёночком. Вы кого хотите?
– Ни… резатьбудетенеснимайтеноски кого у ме… резатьбудетенеснимайтеноски ня семеро…
– Ну, коза, где семеро, там и восьмой! – резюмировал Сергей Алексеевич, и мы отправились на крылечко на пару минут. Где Серёга весьма глубокомысленно, что для него не было характерным, затянулся и задумчиво изрёк: – Она о своих носках говорила? Ну да. Не о наших же… Вдруг у неё там деньги? К примеру, много. К примеру, внешний долг Либерии у неё в носках. А мы, Танька, снимем с неё эти носки и разбогатеем.