Шрифт:
Если вы начинаете с самопожертвования ради тех, кого любите, то закончите ненавистью к тем, кому принесли себя в жертву.
(Бернард Шоу)
Прежде, чем начать свой рассказ, наверное, я должен сказать, что сам виноват в своих бедах. Я сам создал своих демонов и врагов, и сам виновен в том, что от меня отвернулись самые дорогие…
Начало
Я сидел в своем кабинете. Солнце давно зашло, багровые цвета заката померкли, тишина опустилась на землю. Ужин в монастыре давно миновал. Все уже спали в своих кельях. Здесь, в монастыре братства Алатис, все рано встают, рано ложатся,
Звонкий такт напольных часов начинал сводить меня с ума. Тусклый свет единственной лампы на рабочем столе вяло освещал горы бумаг, чертежей и планов, книг, старинных рукописей и схем. От плохого освещения в глазах появилась тупая боль и, давая им отдохнуть от работы, я перевел взгляд в глубокую темноту своей комнаты.
Почти шестнадцать лет… – произнес я вслух, но никто мне не ответил. – Больше шестнадцати лет я служу человечеству, больше десяти лет являюсь главой этого братства…
Из темноты выныривали слабые неразборчивые очертания вещей. Но я-то знал здесь все наизусть. Позади меня, за серыми шторами, похожими на старые лохмотья, из окон доносился ровный шелест иголок сосен в лесу и тихие, слышные только алатисам, шаги стражников. Впереди находился тайный ход в подземелье, скрытый за картиной эпохи неаполитанского барокко (судя по стилю, неизвестная картина Эль Греко). Рядом с ней, с одной стороны, находился темный книжный шкаф, забитый книгами и бумагами вперемешку, которые не вместились на столе. Далее – комод, входная деревянная дверь, пьедестал с уставом, накрытым стеклянным колпаком. С другой стороны, стоял шкаф с несколькими вещами, темная деревянная ширма, а за ней – кровать, тумбочка и зеркало. Порой бывало, что я даже не ложился спать на нее: загруженный мыслями и делами, засыпал за рабочим столом.
Вернувшись к работе, я отодвинул в сторону бумаги и приступил к прочтению писем, что с самого утра лежали на столе. Два из них были от глав братств из Канады. В них было всего несколько строк, однако, значивших очень много. В письмах шла речь о том, что если я уверен в своем замысле, то могу рассчитывать на их поддержку. Третье же письмо было от человека, согласившегося помочь мне в осуществлении замысла, который должен перевернуть весь мир. Человек этот именовал себя Профессор К., и вот уже год как он помогал мне разрабатывать мой план.
Едва закончив читать письмо, я услышал шум за окном, в следующий миг раздался звон колокола, оповещающий о нападении на монастырь. За все годы своей жизни в братстве я ни разу не слышал его звона. Наверно, дело было в том, что обычные люди считали наше братство простым закрытым монастырем, и этот колокол никогда не созывал прихожан ни на одну службу за все годы, которые я провел в братстве Алатис.
Хотя в уставе алатисов были четкие указания на этот случай, всё равно поднялся крик и шум. Поспешно всунув письмо в карман накидки, я достал из-под крышки стола свои кинжалы, именовавшиеся Перья Бога, и поспешил к окну узнать в чем дело. Внезапно повсюду потух свет. Предчувствуя беду, я превратился в алатиса.
В таком облике мои глаза становились пламенными, а зрачки меняли свою форму на вытянутую, с черными прожилками. В кромешной тьме они казались черными, будто бездонная пропасть в самых недрах Земли. Ночной мрак не представлял для меня проблемы, и, кроме того, я мог видеть сквозь кожу людей: их сердцебиение, кровоток, вспышки нервных импульсов и т.д. Благодаря этому у меня появлялось нечто вроде рентгеновского зрения: когда я вижу людей за стенами или внутри машин, находясь в это же время снаружи. Вдобавок у меня обострялись все органы чувств. А на моих руках появлялись когти – не длинные, но острые и очень крепкие. На спине вырастали крылья. Прежде их появление сопровождалось ужасной болью, а на спине оставались шрамы. Но позднее я привык к боли, и она значительно уменьшилась, а шрамы быстро исчезали. Мои крылья были огромными: в размахе они достигали четырех метров. На них имелись острые блестящие когти, как у летучих мышей. Кожа на крыльях была тонкой и гладкой, на ней выступали сосуды и прожилки. Я давно освоил умения сражаться не только кинжалами, но и используя свое «природное» оружие.
Снаружи творился настоящий хаос: едва заметные существа, с оружием наперевес, рассеивались по монастырскому двору, словно просыпанное зерно. Стражи пытались их остановить, но даже наши глаза не могли их различить в абсолютной тьме, и терпели поражение. Те, кто был разбужен звоном колокола и успел сориентироваться в происходящем, зажгли факелы, находившиеся в коридорах и вышли на улицу чтобы помочь своим братьям справиться с неизвестным врагом.
В комнату вбежала Авем.
– На нас напали люди Абсорбс Индастри! – сказала она, хватая ртом воздух – У них костюмы невидимые для наших глаз и новое оружие, разрезающие кожу.
Впервые Абсорбс Глобал Индастри осмелились напасть на братство, еще и под под покровом ночи, да и, к тому же, с новым снаряжением! Положение требовало быстрых решений.
– Авем, спрячь детей, женщин и стариков в подземных ходах. Но ни в коем случае не выводи их на верх. Ждите, когда все закончиться. Оставайся с ними! – скомандовал я.
Авем была моей правой рукой и согласно уставу, не могла меня ослушаться, но как мой друг, могла мне возразить. Она предположила, что нападение может быть отвлекающим маневром для чего-то большего. Но рисковать было слишком опасно, и я настоял на своем. Она поспешила выполнить указание, лишь с условием, что вернется помочь здесь, на поверхности.
Когда она ушла, я поспешил спуститься вниз в монастырский двор, и помочь своим братьям. Под моими ногами было три этажа, и спускаться не было времени, поэтому я взобрался на подоконник и слетел вниз, раскрыв крылья. Свет факелов значительно облегчил условия борьбы, но оружие, прежде не виданное, заставило меня на время растеряться. Моя кожа, кожа всех алатисов, нечувствительна к холоду либо жару. Нам нестрашно оружие, и даже выстрел из ружья нам не причинит ущерба, если он, конечно, совершен не впритык к телу. Однако эти ножи и пули, принесенные наемниками Абсорбс Глобал Индастри, с одного удара, разрезали кожу и плоть алатисов.
Сбитый с толку происходящим, я не успел увернуться от пули одного из наемников, и она прочесала мою руку, содрав с нее хороший кусок кожи. Я сразу же ощутил боль и по руке потекла кровь. Я набросился на него, выбил оружие из его рук, но мой кинжал не мог пробить пластин его экзокостюма. На мгновение я почувствовал себя бессильным мальчишкой против крепкого гиганта, и с ужасом увидел, что мои собратья испытывают те же трудности. Казалось, у нас нет шансов.
И вдруг, совершенно случайно, я увидел, как горячая кровь пульсирует в его венах на шее. Его маска, неаккуратно заправленная либо скомкавшаяся от борьбы, вылезла из-под его костюма и открыла уязвимую часть тела, которую прежде я не смог бы обнаружить. Не теряя времени, я вонзил туда кинжал.
– Анри! – крикнул я одному из юношей, долгое время возившемуся с наемником. Он никак не мог выбить оружие из его рук, но стойко продолжал блокировать удары наемника. – Шея уязвима!
Анри мгновенно воспользовался подсказкой, после чего одарил меня абсолютно непринужденным взглядом, будто я ему только мешал. Это меня немного раздражало. Но времени выяснять отношения не было – нужно было спасать братство, и я бросился в жар боя, изворачиваясь от лезвий и пуль, что, в общем, было вполне привычно.