Алая буква (сборник)
Шрифт:
Но его нельзя было оттягивать бесконечно. Солнце уже озарило фасад противоположного здания, окна которого отражали свет, пробивавшийся сквозь густые ветви вяза и проникавший в лавочку, подсвечивая ее интерьер. Город, похоже, просыпался. Тележка пекаря уже протарахтела по улице, прогоняя остатки ночной тишины нескладным перезвоном колокольчиков. Молочник носил свои бидоны от дома к дому, а вдали слышался рожок рыбака. Все эти мелочи не укрылись от внимания мисс Хепизбы. Момент настал. Дальнейшее промедление могло лишь продлить ее страдания. Других занятий у нее не осталось, нужно было лишь снять засов с двери лавочки, оставив проход свободным и, более того, приглашающим, словно старых друзей дома, всех прохожих, чей взгляд могли привлечь товары на витрине. Последнюю задачу мисс Хепизба выполнила, позволив засову упасть с оглушительным, как показалось ее напряженным нервам, грохотом. Затем – словно
Наша бедная старая мисс Хепизба! Сколь тяжело автору, который стремится отобразить натуру во всем разнообразии ее проявлений и обстоятельств, как можно более четкими линиями и истинными оттенками, видеть настолько мрачное и абсурдное состояние, безнадежно смешанное с чистейшим надрывом, который придала ему сама жизнь! Каким трагическим достоинством, к примеру, можно было бы украсить эту сцену! Как выиграло бы наше повествование от упоминания какого-нибудь давнего прегрешения, однако наш главный персонаж – не юная прекрасная девушка и даже не леди с остатками былой красоты, истрепанной штормами печали, но сухопарая, пожелтевшая, измученная артритом старая дева в шелковом платье с длинной талией и в ужасающем подобии тюрбана на голове! Ее обличье даже не ужасно. От полной невыразительности ее спасают лишь близоруко нахмуренные брови. И, наконец, самым выдающимся событием ее жизни, похоже, является то, что спустя шестьдесят лет безделья она нашла необходимым заработать себе на хлеб, устроив крошечную лавочку. И все же, если мы посмотрим на все героические похождения человечества, мы можем найти в них подобное переплетение низкого и тривиального с высочайшими пиками радости или печали. Жизнь наша создана из мрамора и грязи. И, без глубочайшей веры в бесконечное понимание и симпатию силы, наблюдающей за нами с Неба, мы могли бы заподозрить в том недобрую насмешку, неумолимо нахмуренные брови на суровом лике нашей судьбы. То, что называют поэтическим озарением, является даром увидеть в этой сфере странно переплетенных элементов подлинную красоту и величие, вынужденное облачаться в столь унылое рубище.
3
Первый покупатель
Мисс Хепизба Пинчеон сидела в дубовом кресле, закрыв лицо руками, и предавалась самому глубокому отчаянию, которое испытывали наверняка почти все, кто ощущал свинцовую тяжесть надежды, основывая предприятие одновременно столь же сомнительное, сколь и судьбоносное. Ее внезапно спугнул звонкий сигнал тревоги – резкий, громкий, прерывистый звук крошечного колокольчика. Старая дева поднялась на ноги, побледнев, как призрак, заслышавший крик петуха, поскольку дух ее был прикован к означенному талисману и вынужден его слушаться. Маленький колокольчик – выражаясь более простыми словами – висел над дверью лавочки на стальной пружине, и, согласно задумке, его должно было быть слышно даже внутри дома, когда возможный покупатель пересекал порог. Пронзительный и злорадный звон (раздавшийся впервые с тех пор, как предок Хепизбы в своем напудренном парике отошел от дел) мгновенно заставил каждый нерв ее тела беспокойно завибрировать в ответ. Надвигался великий кризис! Первый покупатель перешагнул порог!
Не дав себе времени передумать, она заторопилась в лавку, бледная, взбудораженная, с отчаянными жестами и выражением лица, яростно хмурясь, так что вид ее скорее подходил для сражения со взломщиком, нежели для улыбок за прилавком и обмена полезных мелочей на медное вознаграждение. Любой обычный покупатель, вне всякого сомнения, немедленно развернулся бы и сбежал. Но в бедном старом сердце Хепизбы вовсе не было ничего яростного, и у нее не было в тот момент ни единой плохой мысли ни о мире в целом, ни об отдельных его обитателях. Она желала всем только добра, но не менее того желала прекратить все общение с ними и упокоиться в тихой могиле.
Посетитель к этому времени уже вошел в лавку. Явившись из яркого солнечного утра, он словно принес с собой в лавочку свет и радость нового дня. То был стройный молодой человек, не старше двадцати одного или двух лет, однако с крайне серьезным и задумчивым для своего возраста выражением лица, не чуждого, впрочем, юношеской живости и силы. Эти качества были не только видимы физически в его лице и движениях, они немедленно чувствовались и в его характере. Каштановая бородка, не слишком мягкая, обрамляла, но не скрывала полностью его подбородок, к тому же он носил короткие усы, которые крайне шли его смуглому лицу с резкими чертами. Что же до его платья, оно являло собой пример простоты: летняя куртка из простой дешевой материи, тонкие клетчатые штаны и соломенная шляпа не самого аккуратного плетения. Вся его одежда, похоже, была куплена в «Оак Холле» [28] . Джентльмена в нем выдавала – если, конечно, он желал заявить о себе как о таковом – крайняя аккуратность и белизна его чистой сорочки.
28
Салемский магазин готового платья. (Примеч. пер.)
Хмурый взгляд старой Хепизбы не вызвал у него ни малейшего замешательства, поскольку он ранее не раз видел это ее выражение и находил его вполне безобидным.
– Итак, милая мисс Пинчеон, – сказал дагерротипист (а это был именно он, второй обитатель опустевшего особняка с семью шпилями). – Рад видеть, что вы не отступили от своих добрых намерений. Я лишь зашел пожелать вам всяческой удачи и спросить, не нужна ли вам моя помощь в дальнейших приготовлениях.
Люди, попавшие в сложное и бедственное положение, способны выдержать резкое обращение и, возможно, лишь стать от него сильнее, в то время как простое выражение искренней симпатии буквально выбивает почву у них из-под ног. Так случилось и со старой Хепизбой, когда она увидела улыбку молодого человека – столь яркую на его задумчивом лице – и услышала его добрый голос. Старая леди издала истерический смешок и тут же расплакалась.
– Ах, мистер Холгрейв! – воскликнула она, когда вновь смогла говорить. – Мне никогда с этим не справиться! Никогда, никогда, никогда! Как жаль, что я не умерла и не лежу в фамильном склепе с моими пращурами! С моим отцом, и матерью, и сестрой! Да, и с моим братом, которому лучше видеть меня там, нежели здесь! Мир слишком холоден и жесток, а я слишком стара, слишком слаба и безнадежна!
– О, поверьте мне, мисс Хепизба, – тихо ответил ей молодой человек, – эти чувства перестанут вас беспокоить, как только вы действительно вникнете в дело. На данный момент они неизбежны, ведь вы долго жили в уединении и населяете мир отвратительными тенями. Однако вскоре вы найдете их столь же нереальными, как гигантов и людоедов из детских сказок. Я не нахожу в жизни ничего странного, все страхи теряют свою силу, как только человек действительно берется за дело. Так будет и с тем, о чем вы сейчас думаете с таким ужасом.
– Но я женщина! – сказала Хепизба жалобно. – Я хотела сказать, я леди, но это, пожалуй, уже в прошлом.
– Да и не важно, если оно в прошлом! – ответил художник, и странный блеск полускрытого сарказма мелькнул на его доброжелательном лице. – Отбросьте это! Вам будет лучше без титула. Я выражусь искренне, милая мисс Пинчеон, ведь разве мы не друзья? Я считаю этот день одним из самых удачных в вашей жизни. Он завершает одну эпоху и начинает новую. Доныне живая кровь постоянно стыла в ваших венах от бездействия в вашем родовитом кругу, в то время как остальной мир сражался со множеством трудностей. Отныне же вы хотя бы обретете чувство здорового и естественного усилия в достижении цели и примените собственные силы, сколько бы их у вас ни было, на пользу общей человеческой деятельности. Это успех – величайший из возможных!
– Вполне естественно, мистер Холгрейв, что вы разделяете подобные идеи, – ожила мисс Хепизба, выпрямляя согбенную спину от слегка уязвленной гордости. – Вы мужчина, вы молоды и заражены, как почти все в последнее время, жаждой создать свое состояние. Но я была рождена леди, я всегда жила как леди, и, как бы это меня ни ограничивало, я всегда таковой останусь.
– Но я не был рожден джентльменом и никогда не жил как таковой, – ответил Холгрейв, слегка улыбаясь. – А потому, моя милая мадам, вы едва ли найдете во мне сострадание к подобной тонкости чувств, хотя, если я себя не обманываю, я не вполне, но могу их понять. Эти звания – джентльмены и леди – в прошлой истории мира имели свое значение и несли с собой определенные привилегии, желанные или нет, для своих носителей. Однако сегодня – и тем более в будущем состоянии общества – они означают не привилегию, но ограничение!
– Эти новые взгляды, – сказала старая высокородная дама, качая головой, – я никогда не пойму и не желаю их понимать.
– Тогда мы не будем о них говорить, – ответил художник с куда более сердечной улыбкой, чем предыдущая, – и я оставлю вас проверить, не лучше ли быть истинной женщиной, нежели истинной леди. Вы действительно думаете, мисс Хепизба, что какая-то леди вашей семьи, со времен постройки этого дома, хоть когда-либо делала более героический шаг, чем сегодня совершаете вы? Никогда, и, если Пинчеоны всегда были столь заносчивы, сомневаюсь, что проклятие старого колдуна Мола, о котором вы мне рассказали, сыграло такую роль в их тягостной судьбе.