Алая Вуаль

Махерин Шелби

— Я уже говорила вам. Я Козетта Монвуазен.

— Ты жаждешь смерти, Козетта Монвуазен?

Подсознательно я отступаю еще на шаг.

— Конечно, я не жажду смерти, но смерть неизбежна, мсье. Она рано или поздно настигает всех нас.

— Правда? — Он сокращает расстояние между нами, казалось бы, не двигаясь. В одну секунду он стоит, сцепив руки за спиной, вон там, а в следующую — прямо здесь. — Ты говоришь так, будто знаешь ее.

Я резко выдыхаю.

— Как вы…

— Может быть, она уже нашла тебя? — Он поднимает

бледную руку к моему воротнику. Я напрягаюсь, но он лишь дергает за веревочки плаща Коко, и тот падает к нашим ногам, рассыпаясь пунцовой тканью. Он смахивает волосы с моего плеча. Мои колени начинают дрожать.

— К-кто?

— Смерть, — дышит он, низко наклоняясь, чтобы вдохнуть аромат изгиба моей шеи. Хотя он не касается меня, я чувствую его близость, как легкие пальцы, проходящие по моему горлу. Когда я задыхаюсь и отстраняюсь, он выпрямляется, нахмурившись — безразлично, возможно, не обращая внимания, — и снова смотрит на Одессу. — В ее жилах не течет магия крови.

— Нет, — беззаботно отвечает она, продолжая читать свои свитки. Полностью игнорируя нас. — Зато есть что-то другое.

— Ты узнаешь запах?

Она поднимает изящное плечо.

— Совсем нет. Но он не совсем человеческий, не так ли?

Я перевожу взгляд с одного на другого, когда между ними воцаряется молчание, уверенное в том, что я ослышалась из-за бешеного стука моего сердца. Когда никто из них не говорит — не фыркает в недоумении и не смеется над собственной остроумной шуткой, — я качаю головой и подхватываю с пола плащ Коко.

— Вы оба сильно ошибаетесь. — Набросив его на плечи, я втягиваю руку в левый рукав. Щеки все еще горячие, я нажимаю на защелку, и ее нож скользит в мою ладонь.

Лу и остальные уже должны были прибыть. Либо они не могут найти мой след, либо я уже потерялся в море. Впрочем, причина уже не имеет значения. Следствие остается неизменным. У меня мало времени, и нельзя позволить этим существам разгуливать на свободе. Если они покинут корабль, то, несомненно, возобновят свою охоту на Коко, а здесь — сейчас — у меня все еще есть элемент неожиданности. Мой взгляд перемещается от глаз Михаля к его ушам, носу и нижним частям тела.

Он изгибает бровь.

Неважно, против кого ты выступаешь, Селия, — у всех где-то есть пах. Найди его, ударь изо всех сил и убирайся оттуда.

Глубоко вздохнув, я бросаю осторожность на ветер и делаю выпад.

Между одним мигом и следующим Михаль снова делает движение, и вдруг он оказывается не передо мной, а прямо позади, захватывает мое запястье и выкручивает, поднимая нож в моей руке к собственному горлу.

— На твоем месте я бы этого не делал, — дышит он.

Глава 11

Ад Пуст

В моменты крайнего напряжения человеческий организм часто запускает психологическую реакцию борьбы или бегства. Я помню, как Филиппа описывала мне это в детстве — сухость во рту, туннельное зрение, неглубокое дыхание. Уже тогда я знала, что Пиппа никогда не убежит.

Я знала, что никогда не буду драться.

Сейчас я реагирую не задумываясь — глаза, уши, нос, пах, — откидываю голову назад, разбиваю Михалю нос, поворачиваюсь,

чтобы ударить его коленом в пах. Однако он уклоняется прежде, чем я успеваю это сделать, — его руки обвиваются вокруг моей талии, увлекая меня за собой, — и вместо этого я наношу сильный удар по бедру. Вместо этого я едва не ломаю коленную чашечку. Острая боль пронзает кость, но я вырываюсь из его мрачных объятий и мчусь мимо него, спотыкаясь в темноте, слепо ища дверь, любую дверь…

Вот.

Я бросаю свой вес на тяжелое дерево — раз, два, три — и когда оно наконец распахивается, я падаю вместе с ним, тяжело приземляясь на руки и колени. Они кричат от боли, пока я пробиваюсь вперед, поднимаюсь на ноги, бегу по коридору и сворачиваю за поворот. На этот раз холодные руки не хватают меня за плечи, а серебристый голос не произносит предупреждающих титров.

Они отпустили меня.

Нет. Я отгоняю назойливую мысль в сторону, толкаю себя быстрее, вверх по лестнице, каждый шаг между нами — вздох облегчения. Нет, я сбежала. Я сбежала из каюты, а теперь я должна сбежать с корабля…

Распахнув очередную дверь, я замираю на квартердеке, и мой желудок опускается вниз вместе с температурой.

Лунный свет сверкает на открытой воде.

Она расстилается передо мной во всех направлениях, не прерываясь и не заканчиваясь — за исключением запада, где на горизонте все еще сверкает скопление огней. Цезарин. Никогда прежде я не думал об этом слове с такой тоской. И с таким страхом. Мы уже улетели Бог знает куда, а это значит…..от осознания этого в горле образовался тугой комок, затрудняющий дыхание.

Мои друзья никогда не найдут меня.

Нет.

Я бросаюсь через палубу туда, где десятки матросов работают в унисон, их движения странно ритмичны, когда они управляют парусами и штурвалом, когда они тащат канат, завязывают узлы и моют доски пола. В отличие от Михала и Одессы, их кожа раскраснелась от физических нагрузок, теплая и знакомая, несмотря на пустоватый блеск в глазах.

— Пожалуйста, мсье, — хватаю я за рукав ближайшего ко мне мужчины, — меня похитили, и я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи. — Хотя мой голос становится все выше и пронзительнее, он, кажется, не слышит его, проходя мимо, как будто я вообще не говорила. Оглянувшись на двойные двери, я беспомощно вцепилась в его руку. — Пожалуйста. Есть ли на борту какая-нибудь спасательная шлюпка? Я должна вернуться в Цезарин…

Он легко высвобождается из моей хватки и идет дальше, не замечая меня. Я смотрю ему вслед с нарастающей паникой, а затем поворачиваюсь к другому.

— Мсье? — Этот человек сидит на трехногом табурете, вырезая из куска дерева лебедя — по крайней мере, он начинал как лебедь. Там, где должно быть тело птицы, мужчина механически щелкает запястьем, делая один и тот же удар, снова, снова и снова. Возможно, безрассудно, я выхватываю нож, решив привлечь его внимание. Он ничего не делает, чтобы остановить меня. Однако его шишковатая рука продолжает двигаться, как будто он все еще держит лезвие, затачивая древесину до острого острия. — Мсье, вы меня слышите?