Алая заря
Шрифт:
— Take, took, taken (брать). Teach, taught, taught (обучать). Tear, tore, torn (разрывать)…
Соня, не задумываясь, бормотала себе под нос неправильные глаголы и неотрывно и, по ее ощущениям, очень долго смотрела на коричневый линолеум с темными полосами от обуви, а затем, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, провела языком по зубам и с ужасом почувствовала, как рот наполняется кровью от пореза.
Глава двенадцатая, в которой чай восстанавливает
После длинной и полной нерадостных размышлений прогулки Соня не смогла пойти домой, где баба Валя непременно обвинила бы ее в беременности снова. Поэтому едва добежав до двухэтажки Тимура Андреевича, она проскочила мимо него на пороге и бросилась на поиски туалета.
— Дверь слева, — подсказал тот и через минуту весело заметил откуда-то из-за спины: — А говорила, что не придешь больше.
У Сони не было никаких сил испытывать смущение от его присутствия. Больше всего она была озабочена тем, чтобы успеть вовремя склониться к унитазу.
На его пожелтевших от старости стенках вместе с содержимым желудка потекли кровавые разводы.
К глазам подкатили слезы отчаяния.
Соня дергалась в мучительных попытках опустошить организм, но то, что ее отравляло, покинуть тело не могло.
Она даже не поняла в какой момент на ее плечи легла тряпка — очень широкая, так как ее хватило на то, чтобы обернуться вокруг тела несколько раз и защитить одежду от рвоты.
— Почему меня всегда тошнит? — выдавила Соня, вытирая рот тряпкой и приваливаясь к стене.
Ноги уже совсем не держали.
Тимур Андреевич стоял в дверном проеме и смотрел на нее с раздражающим сочувствием, будто его вины в том, что происходило, совсем не было. Впрочем, черт его знал, может, он ее и правда не осознавал. Двести с лишним лет старику — сердце у него наверняка очерствело уже раз десять.
— Потому что ты меняешься, я же говорил. А еще ты не принимаешь кровь.
Значит, она все-таки была права…
— Как я должна принять что-то настолько отвратительное?
Тимур Андреевич постучал пальцем по виску.
— Головой принять. А кровь вкусная.
С совершенно неприличным звуком Соню вывернуло опять.
Тимур Андреевич усмехнулся.
— Чаечку налить?
— Не хочу.
— А я налью. Эдак ты все, что в теле есть, выблюешь.
Он пропал из виду, но после того, как загремел чашками неподалеку, продолжил говорить как ни в чем не бывало, даже не повышая голоса — Соня почему-то и без того прекрасно его слышала.
— Судя по тому, что блевать тебе есть чем, ты хорошо ешь. Продолжай. Любая пища понадобится, чтобы наращивать силу. Хотя кровь, конечно, помогла бы больше.
— Не буду я ее пить! — прохрипела Соня.
Поморщившись, она прокашлялась. Болезненное ощущение в горле лишь усилилось.
— Чай тогда попей иди. Надеюсь, ты любишь сладкий.
—
— Да без разницы. Я уже положил. Иди пей и восстанавливай силы.
Соня хотела упрямиться и дальше, но промочить саднящее горло действительно не помешало бы, поэтому кое-как она поднялась и доползла туда, откуда шел голос — на тесную и не менее грязную кухню.
Видно было, что пользовались ей крайне редко. Шкафчики были приоткрыты и полупусты, столы — заставлены пыльной утварью и выстроенными в ряд пустыми банками. В одной из них была мутноватая вода с плавающими в ней мухами. Пол был липким, и обувь, которую Соня, даже если бы не ворвалась по острой нужде, ни за что не стала бы снимать, приклеивалась к нему на каждом шагу.
Ее передернуло, но, к счастью, отвращение не побудило ее вернуться обратно в туалет.
— Чего скукожилась, как жаба? — спросил Тимур Андреевич.
— Здесь очень грязно, — брезгливо сказала Соня, замечая засохшие круглые пятнышки на поверхности клеенки на столе.
— У меня нет времени убираться.
Она с недоумением посмотрела на старика. Это у него-то времени не было? У бессмертного вампира?
— Для тебя я расстарался и помыл чашку, — сказал Тимур Андреевич. — В следующий раз будешь мыть сама.
— Следующего раза не будет. Я больше не приду.
Он согласно мотнул головой, решив не спорить.
Себе он чай не налил, поэтому, расслабленно развалившись на табуретке и уперевшись спиной в подоконник, правой рукой подносил ко рту графин с водой, а левую держал в кармане старой спортивной кофты. Соня с тревогой уставилась на спрятанную руку — ту самую, из которой он поил ее кровью — и задалась вопросом, который не смогла пока озвучить: зажила ли она? Или теперь он лишился такой силы?
Фарфоровая чашка — явно из какого-то старенького симпатичного сервиза — с липким звуком оторвалась от клеенки, и Соня начала придирчиво ее рассматривать. По верхнему краю шла тонкая трещина, а кроме этого, никаких других особенностей она не обнаружила. Чай был очень крепкий, почти черный, поэтому дна видно не было. Соня немного покачала чашку из стороны в сторону, пытаясь оценить чистоту изнутри хотя бы по краям.
— Да пей уже! — сказал Тимур Андреевич. — С мылом помыл!
— А там точно чай? — уточнила Соня.
— Чем хотел потравить, тем уже потравил.
Она вмиг помрачнела. Действительно. Бояться-то уже нечего было.
Осторожно присев на краешек табуретки, она сделала глоток безобразно сладкого чая и едва не выплюнула его обратно в чашку.
— Пей-пей, — начал подгонять ее Тимур Андреевич. — Тебе сахар нужен!
— Вы туда весь, что был, положили?
— Что на донышке оставалось — все вывалил.
Благо чашка была небольшой — Соня прикончила чай в несколько больших глотков.