Алая заря
Шрифт:
— Симпл — это то, что покороче, а континьюс — подлиннее.
— Замечательное наблюдение, — похвалила его Соня, испытывая внутреннее облегчение вперемешку с раздражением. — А теперь присаживайся. За свою парту, будь добр.
— А если не буду добр, что сделаете?
Соня нахмурилась.
Что учителя вообще могли сделать с такими учениками? Накричать? Соня не умела. Пригрозить? Запугать? Чем? Завучем? Директором? Двойками? Не так она представляла себе учебный процесс. Она вообще ничего полезного не могла сделать, поэтому предприняла
— Доброте тебя родители не научили? Может, стоит вызвать в школу мать?
— Вы и так умеете! Из могилы поднимите? — с любопытством спросил Тихорецкий.
Соня смутилась.
— Отца тоже заодно разбудите, — добавил он со злой усмешкой. — Они в соседних лежат.
— С кем ты живешь?
— Со старой бабкой, которая ходить разучилась.
Соня поджала губы, чтобы ненароком не ляпнуть что-то еще.
Стыдно. Знала же, что полкласса из неблагополучных семей. Только за три недели так не удосужилась узнать про каждую.
— Что, не найти на меня управы, да? — поинтересовался Тихорецкий все с той же злой улыбкой.
— Видимо, да. Тебе всего пятнадцать, а ты уже безнадежен.
Она не хотела этого говорить, но слова пролетели мимо той части мозга, которая обычно анализирует все то, что готовилось сорваться с языка.
— Сначала маменьку с папенькой помянули, теперь меня обижаете. Вроде такой лапушкой казались, а на самом деле жестокая.
Соня похолодела. Она вовсе не была такой!
— Садись на место, — подобрав остатки невозмутимости, повторила она.
Обиженным Тихорецкий не выглядел, но почему-то, хмыкнув, послушался и пошел за свою парту.
Осознав, что в течение всего этого короткого разговора почти не дышала, Соня медленно выдохнула.
Плохо. Очень плохо.
После звонка шум в классе не стих. Арсений Пономарев единственный встал, шутливо присел и сделал реверанс, вызвав несколько смешков. Дима Корешков неохотно слез с парты и развалился на своем стуле, скорее всего, для того, чтобы Кате Скворцовой было удобнее что-то кокетливо шептать ему на ухо. Ваня Дорохов на своем стуле раскачивался и жевал незажженную сигарету. Кристина Мамаева расчесывала рыжие кудри и как обычно чавкала жвачкой. На последней парте у окна спал Саша Арзамасов. Остальные с незаинтересованным видом пялились на Соню, ожидая каких-то слов, после которых определенно найдут себе занятие, далекое от темы урока.
Они безнадежны как ученики, а она безнадежна как учительница. Ей не удастся совершить чудо.
Взгляд быстро пробежался по головам. Семнадцать из двадцати двух. Можно для начала отметить в журнале отсутствующих. Перекличку в этом классе устраивать было себе дороже. К счастью, у Сони была отличная память: она запомнила всех по именам и фамилиям уже на второй неделе, поэтому теперь без труда определяла, кого в классе не было.
Рядом со списком учеников были сплошь пустые клетки. Ни одной оценки…
Соня выпрямилась и, взяв со стола
— Вот схема, — сказала она, глядя куда угодно, только не на беспорядочно сидевших учеников, затем показала на середину. — Вот задание. Самостоятельные на прошлом уроке вы не сдали, поэтому сегодня пишете снова.
— Не пишем, — покачал головой Корешков, и остальные его одноклассники закивали головой и принялись ему вторить.
— Все, кто не желает писать самостоятельную, могут встать и уйти, — сказала Соня чуть громче, не особо, впрочем, надеясь на то, что в гуле голосов ее все расслышат.
Однако избирательным слухом, видимо, обладал каждый бездельник.
— Че, прям отпускаете? — не поверил Миша Воронин.
— Отпускаю.
Не меньше половины учеников переспрашивать не захотели: они дружно поднялись и последовали к выходу.
Соня сглотнула. Во время первой институтской практики в школе это зрелище было ее самым страшным кошмаром. Теперь покидающих ее урок учеников она боялась не так сильно, как неизвестности относительно своей жажды крови, но разочарование и обида все равно ее настигли.
— У вас у всех два, — произнесла она, когда возглавлявший толпу Воронин уже был готов повернуть дверную ручку. — Пересдача будет возможна в понедельник после шестого урока. В противном случае эта двойка сильно повлияет на итоговую четвертную оценку.
Воронин резко остановился и развернулся к Соне.
— Мы с вами так не договаривались.
— Мы с вами с первого урока договориться не можем.
— Софья Николаевна!
Соня перевела взгляд на полки с учебниками, контурными картами и глобусом на дальней стене — помимо английского в этом кабинете проходила еще и география. Если не смотреть на девятиклассников, становилось как-то даже проще.
— Вы угрожать вздумали нам, Софья Николаевна? — спросил Денис Гребенщиков, выглянув из-за спины Корешкова, с которым обычно дымил в курилке под лестницей вместе с физруком.
— Какая разница, получим мы двойку за то, что ушли сейчас, или за саму самостоялку? — пробурчал Воронин.
— Разница в том, что за самостоялку можно получить не два.
— Тут никто ничего не знает. Мы ваш инглиш не бэ, ни мэ, ни дубль вэ, — заявил Гребенщиков. — Корчагина вон, может, два слова напишет единственная.
Староста Даша Корчагина была одной из немногих оставшихся сидеть на месте. Только вряд ли потому что так уж жаждала знаний. Может, просто статус обязывал. Она сидела, скрестив руки на груди, и с невозмутимым видом глядела на своих одноклассников у выхода.
Соня дернула бровью, но поворачиваться к ученикам все еще не решалась, по-прежнему глядя на полки на дальней стене. Это неправильно, но все же говорить не глядя им в глаза было гораздо легче.
— Интересно, почему же это никто ничего не знает? — не дожидаясь ответа, Соня продолжила: — Если сдадите листок хоть с чем-нибудь, то получите как минимум три.