Албазинец
Шрифт:
Федор и не знал, как ему быть. До встречи с Санькой оставалась еще уйма времени. Вон и солнце говорит о том, что день только начинается. Однако ему нужно еще в Монастырской слободе побывать у бронного мастера Платона Кушакова. Тот обещал куяк ему залатать. А то в недавней стычке с богдойцами старшине его помяли маленько. Ну и заодно уж пусть кузнец и на подковы Киргиза глянет да на чалдарь. Дорога дальняя – все нужно предусмотреть.
– А ну пошли на задний двор, – неожиданно сказал Федор сыновьям и, сняв со стены обе хранившиеся в доме сабли, пошел к двери.
Те, забыв про все на свете, побежали следом. Наталья, слышавшая весь этот разговор, переполошилась. И что этому извергу в голову взбрело? (Это она о Федоре).
– Да не кручинься, маманя, пусть себе побалуются, – сказала. – Чай, не часто тятька на детей своих время находит.
И то верно, решила мать. Только бы у Федора ума хватило не покалечить сыновей.
– Не дай Бог, тебе достанется такой же вот гулена, – вздохнула Наталья, пробуя на соль похлебку, которая у нее варилась в большом чугуне. – Народил детей, а сам в кусты… То он на Дону где-то шлялся, заставляя меня по ночам слезы лить да молить Бога, чтобы с ним ничего не случилась. Ну вернулся – и что? Теперь вот он себе молодую нашел. И кого! Басурманку несчастную…
– Ты не справедлива, маманя, – выкладывая из печи подовый рыбный пирог, сказала Аришка. – Богдойка эта славная. Она даже меня привечать стала. А то вначале все шарахалась – будто бы я прокаженная какая.
Мать с упреком глянула на дочь.
– Вот-вот, все вы против матери…
– Да нет же, мамань, мы любим тебя, а богдойка… Ну не убивать же ее, в самом-то деле! Коль уж Бог так распорядился – пусть будет как есть. Тятенька же не уходит к ней насовсем.
Наталья шмыгнула носом.
– А мне нужна такая жизнь? Вот станешь сама женой – тогда поймешь.
Аришка улыбнулась.
– Нет, мамань, у меня муж будет домовитый и верный.
– Не о Мишке ли Вороне ты говоришь? – спросила мать.
Дочь даже зарделась при этих словах и опустила глаза.
– А любит ли он тебя?
– Ой, мамань, любит! Да как любит! – радостно воскликнула девушка. – Он такой добрый, такой заботливый.
– Ну хорошо, коли так, – ласково взглянула на дочь Наталья. – Пусть хоть тебе в жизни повезет. Только вот… Сама ведь знаешь, какая у казака жизнь. Нынче жив, а завтра…
Она махнула рукой. Дочь горестно вздохнула.
– Знаю, маманя, знаю, Но, может, Боженька смилостивится над нами, может, он не разлучит нас. Ну а коль разлучит – я все равно до конца жизни буду любить моего Мишеньку.
Эти слова растрогали Наталью. Вытерев о передник руки, она обняла дочь и стала нежно гладить ее по русой голове, приговаривая:
– Доченька ты моя ненаглядная, родненькая моя… Ну что ж, вот стукнет тебе шестнадцать годков – пусть жених твой сватов присылает.
3
Опарины жили, старясь не выделяться среди других казаков. А то скажут: напромышлял этот Федька где-то чужого добра – вот и жируют.
Дом себе поставили незатейливый, хотя и не самый последний в округе. Крепкий широкий сруб с терраскою, сенями и покоями – передней, гостиной, спальной и стряпной – так называемым бабьим углом, или прилупом. Слева от дверей – лаз в голобец [40] . Супротив них – большая печь с подом и камином, который в долгие зимние вечера освещал кухню смоляными шишками. Между стеной и печкой – полати, на которых почивали Петр с Тимохой. Вдоль противоположной стены стояли лавки для кухонной утвари. Ближе к переплетенному окну у коника [41] – большой обеденный стол с тяжелой столешницей, две скамьи и сундук. Между кутью [42] и горницей – заборка [43] .
40
Голобец – погреб.
41
Коник (здесь) – ларь для хранения зерна и муки.
42
Куть – сени.
43
Заборка – тонкая стенка из досок.
Справа от дверей – куть с сельником, в котором стоят жернова, рядом – выдолбленная из целого куска дерева высокая ступица; тут же решето и сито. А зимой еще и кадушка с водой.
Горенка под стать всему небольшая с одним окошком. Поначалу оно было затянуто бычьим пузырем, однако позже Федор зашил его слюдой, которую привез из Нерчинска. В красном углу – божничка с иконками, кодиленка, ладан, молитвенники, восковые церковные свечи и поминальные просвири. Под божницей – небольшой столик-трехножка, на котором всегда лежало что-то церковное. В Пасху, к примеру, куличи и крашеные яйца, в вербное воскресенье – распустившаяся верба в горшке с водой. Но чаще всего – принесенные из храма свечи и ладанница с пахучей смолой.
Здесь же стол для занятия рукоделием, на нем целая гора тряпичных лоскутков, среди которых затерялся берестяной коробок с иглами, наперстками, нитками и пуговицами. Возле стола – два табурета. Против окна на стене – большое овальное зеркало в бронзовом окладе, которое Федор привез из Нерчинска. Под ним широкая скамья, покрытая овчиной шубой, – аришкино спальное место.
Была еще и небольшая светелка, смежная с горницей и отделенная от нее занавеской, где стояла родительская кровать.
Таким же незамысловатым выглядел и опаринский двор, огороженный заплотом из жердей. В нем амбар, стайка для коровы, поветь [44] для Киргиза, небольшой огородик; тут же баня «по черному», сарай, где у хозяина, мечтавшего когда-нибудь заняться пашенным делом, хранились сельхозорудия, конская сбруя, а еще стоял обыкновенный плотничий верстак. В конце огорода – одетый срубом копань [45] с ледяной прозрачной водой.
Вот возле этого колодца Федор и учинил испытание своим сыновьям. Чтобы не путаться в рукавах казацкого чапана [46] , он снял его и набросил на колодезный ворот, оставшись в исподней тельнице. Петр же с Тимохой лишь освободили застежи своих косовороток да для удобства закатали штанины порток.
44
Поветь – помещение под навесом на казачьем дворе.
45
Копань – колодец.
46
Чапан – полукафтан, жупан.
– Ну, кто первый? – протягивая саблю сыновьям, спросил отец.
– Дай, я! – подтянув штаны, выступил вперед Тимоха.
– Ты штаны-то не подтягивай, мотузком [47] их подвяжи – не то свалятся… И носом не шмыгай – не маленький, – беззлобно заметил отец.
Петр снял свою опояску с рубахи и протянул ее брату. Подвязав портки, Тимоха смело взял из рук родителя саблю, вынул ее из ножен и принял боевую стойку.
– Ну, что стоишь, давай наступай! – велел отец.
47
Мотузок – шнурок.