Альбус Поттер и Серебряный дракон
Шрифт:
— За преданность, дружбу и находчивость Роза Уизли и Скорпиус Малфой получают по двадцать баллов. За рационализм и умение вовремя принять нужное решение Хьюго Уизли и Джеймс Поттер получают по 10 баллов.
Зал ревет и мечет, гриффиндорцы радостно вздыхают — решение не повлияло на результат.
— Но. — Макгонагалл улыбается и с легким прищуром смотрит на Альбуса Поттера, — за храбрость и смелость, находчивость и верность своим принципам Альбус Северус Поттер получает 50 баллов.
И красные флаги как по команде сменяются зелеными с серебром. В первый раз более чем за 20 лет.
Наступает
— Слизерин! — произносит Макгонагалл и тяжело опускается на стул.
Слизеринцы сидят ошарашенные, не в силах даже радоваться. Альбус Поттер и Скорпиус Малфой вытащили весь факультет.
— Все правильно,— вдруг произносит Угхарт. — из-за вас двоих факультет постоянно терял баллы. Вы просто вернули то, что и так принадлежало нам… поэтому никакой благодарности вы не получите. Это понятно?
— Знаешь что? — вдруг говорит Альбус, резко поднимаясь, — засунь свою благодарность себе в… — и он наклоняется, чтобы шепнуть старосте прямо в ухо, куда именно он должен засунуть факультетскую благодарность.
Угхарт краснеет, кулаки сжимаются, а наглый Поттер просто пробирается к выходу из зала. Скорпиус следует за ним, наградив слизеринцев надменным, истинно малфоевским взглядом. Он тенью идет по коридорам за Альбусом Поттером. И какая-то неприятная мысль гложет его, но он не может понять, какая именно. Будь Скорпиус постарше, он бы понял, что просто боится. Боится навсегда остаться лишь тенью Альбуса Поттера.
Но это же пустяки, ведь это его знакомый, неугомонный Поттер, который к тому же тепло ему улыбается, когда они выходят на воздух.
— Достали, — беззащитно улыбается он.
— Точно, — кивает Скорпиус и серьезно говорит:
— Ты будешь писать?
— Что бы ты мне ответил — да, нет, не знаю?
Скорпиус пожимает плечами и говорит, залихватски подняв бровь:
— Да. Именно, Поттер.
— Тогда, конечно, буду, Малфой! — смеется Альбус и, глядя в безоблачное, июньское небо, верит, что все будет хорошо.
Он протягивает руку вверх и, кажется, еще чуть-чуть и дотянется до облаков. Рукав свободной белой рубашки под мантией съезжает, обнажая предплечье. Там рисунок. Серебристый, словно сотканный из тумана, дракон. Он не похож на татуировку, это что-то волшебное, легкое, невесомое.
— Можно? — тихо спрашивает Скорпиус и, получив утвердительный кивок, касается рисунка кончиком пальца. Он уже разглядывал его, когда тот только появился на руке друга. Альбус даже не удивился. Он вообще был очень странным после приезда. Спокойным. Не истерил, не кричал, как Джеймс, не плакал, запершись в туалете, как маленькая Лили. Он был абсолютно, непроницаемо спокоен. И этот рисунок, внезапно появившийся на коже…
Скорпиус помнит, что он чуть шероховатый, словно чешуйки мягко пробегают под пальцами, топорщатся в точности как у Ангуса, к которому Малфой успел по своему привязаться.
Альбус терпеливо ждет, пока Скорпиус снова исследует его руку.
— Дракон, — хмыкает он, — кто бы мог подумать.
— Ага, — грустно кивает Альбус.
— Скучаешь? — спрашивает Скорпиус в лоб, думая, что все-таки, если бы это случилось с его мамой, он бы... он бы… Даже слезы на глазах от одной только страшной мысли.
— Да, — просто отвечает Альбус и снова смотрит
— Ты же знаешь — она с тобой, — к ним подходит Дамблдор. Он кладет руку на плечо мальчика , - поэтому не стоит плакать, маленький Поттер. Она отдала тебе все, что смогла. Зачем, никто не знает, но важно то, что теперь она навсегда с тобой. Она отдала всю силу своей любви тебе. Не сестре, не брату. Тебе.
— Я знаю, — сипло сказал Альбус, стараясь справиться с волнением, комком подступающим к горлу, — я чувствую.
Он и правда чувствует. Это то, что не передать словами. Что-то, сотканное из неуловимых жестов и недосказанных слов. Это — как ветер и предрассветный туман, как неосязаемая дымка и легкое прикосновение. Это — прелесть материнского взгляда и необходимость чувствовать материнскую ласку.
— Это то, что всегда с тобой, — словно прочитав мысли мальчика, говорит Дамблдор.
Альбус поворачивается и в невыносимо зеленых глазах вопрос. Самый важный. Самый страшный.
— Ведь это из-за меня, да?
— Да, — говорит Аберфорт и прикрывает глаза, словно прислушиваясь к своим ощущениям, — из-за тебя.
— Не говорите так, — твердо говорит Малфой и смотрит на профессора с нескрываемой злостью.
— Я не к тебе обращаюсь. У тебя другое воспитание, другой взгляд. Альбус, — говорит он, — это ее выбор. И тебе с этим жить. Просто жить. Потому что она так хотела. Ритуал подобной силы проводят только в случае смертельной опасности, а раз с тобой все порядке, значит, она сберегла тебя.
— Не надо! — выкрикивает Поттер и кидается прочь.
— Зачем? — укоризненно спрашивает Скорпиус, смотря ему вслед.
— Ты знаешь, кто такой Альбус Дамблдор? — спрашивает Аберфорт.
— Слышал, — уклончиво отвечает Скорпиус, недоумевая, к чему это профессор помянул знаменитого брата.
— Кто такой Гарри Поттер, я думаю, тебе известно.
— Еще бы, — хмыкнул Малфой.
— Самое страшное,— глухо произносит Аберфорт, — самое страшное, что делал Альбус Дамблдор в своей жизни, — это то, что он всегда использовал всех в своих целях. Благих, несомненно. И особенно Гарри Поттера. Ложь победила, мальчик. Ложь, а вовсе не сила добра, как принято считать. Правильная, тщательно выверенная ложь. Я тоже Дамблдор. И я не буду врать Поттеру. Именно из-за него погибла Джиневра Поттер, но это — ее выбор. И он должен это принять.
Скорпиус молча смотрит на Аберфорта и отстранено думает, что неугомонного надо найти до отправки домой. Иначе он снова вляпается во что-нибудь сгоряча. Нет, ну точно ведь вляпается…
Эпилог
Пустота. Это самое точное слово. Пустота в доме, в душе, в мыслях, пустота в жизни. Именно так Гарри Поттер мог себя охарактеризовать теперь — пустой. Он глухо рассмеялся собственным мыслям и, шатаясь, прошел в комнату. Вот уже третий день после похорон Гарри Поттер беспробудно пил. Возмущенная поведением друга Гермиона - «У тебя же дети, Гарри!», - отправила ребят в школу сама. Поттер был немногословен, никого не впускал и предпочитал сидеть в одиночестве.