Алеф (CИ)
Шрифт:
– Что такое?
– спрашивает она ласково.
Наверное, ей кажется, что я нуждаюсь в утешении, но я давно привык не обращаться за ним к другим.
– Ты ведь останешься со мной?
Это всё, что мне надо знать.
– Конечно.
– Навсегда?
– До гроба.
Я не могу сдержать смех. Глеб был прав: поразмыслить о жизни и смерти никогда не лишне.
– Почему ты смеёшься?
– спрашивает Марна.
– Просто так. Поедем домой?
– Если хочешь.
– Генрих, в особняк, - говорю я шофёру, и «Бэнтли», резко свернув, устремляется
Киборги не бессмертны. Никто не бессмертен: энтропия всесильна. Но вероятность того, что Марна - вернее, Зоя - переживёт меня, велика.
– Сколько в среднем живут киборги?
– спрашиваю я.
– Слишком долго, - отвечает Марна.
– И людям это не нравится. Тебе тоже?
– Я не завидую. Наверное, просто ревную.
– К чему?
– Марна выглядит удивлённой.
– К твоей жизни после меня.
– Не будет никакой жизни «после», - Марна произносит это так серьёзно, что мне становится смешно.
– Прости, - говорю я, не подавая виду.
– Ты должен был догадаться.
– Разумеется.
Дальше едем молча. Марне удаётся найти канал, по которому показывают концерт классической музыки. Салон заполняется волшебными звуками.
Может, рассказать Марне о твари, заведшейся в моей квартире? Нет, пожалуй, не стоит: она и так считает, что я чокнутый. Да зачем? Если это галлюцинация, мне нужен психиатр, а не психолог-бихейвиарист. А если нет… Стоп! Что значит «если нет?» Ничем иным это чудище, вылезающее из трещины в потолке, быть не может. Только не в реальном мире.
Когда «Бэнтли» останавливается перед крыльцом нашего дома, мы выходим и поднимаемся по ступенькам. Фёдор открывает дверь.
– Добрый вечер, - говорит он с лёгким поклоном.
– Прикажете подавать ужин?
– Нет, - отвечает за меня Марна, отдавая Фёдору пальто.
– Мы обойдёмся.
Я киваю дворецкому, и он уходит.
Мы поднимаемся в мою спальню и начинаем раздевать друг друга. Я вдыхаю аромат волос Марны: он пронзает меня тысячей стрел. Я - святой Себастьян, привязанный к дереву. Мне суждено лежать без памяти, истекая кровью, пока вдова Ирина не отыщет меня, чтобы вернуть к жизни.
Я помогаю Марне избавиться от одежды, а она снимает с меня рубашку и брюки. Спустя полминуты мы, обнажённые, приникаем друг к другу.
Руки Марны движутся вдоль моей спины, пальцы касаются позвонков. Я растворяюсь в ней, забывая о себе, теряя ощущение границ собственного тела. Это не физическое - скорее, духовное. Сознание расширяется и захватывает Марну, поглощает её, ассимилируя и ассимилируясь. Мы падаем на постель и целуемся. Кажется, клетки кожи проникают друг в друга, мышцы тают, кости растворяются, жидкости смешиваются. Я и Марна - андрогин, некогда разделённый богами, но вновь обретший свои половинки. Любовь - это клей, восстанавливающий былое совершенство.
Тела, оболочки, плоть - перестают ощущаться. Чистые сознания исследуют друг друга и находят отклик повсюду. Мы словно смотримся в одно зеркало, но с разных сторон, и граница магическим образом исчезает.
Марна на секунду отодвигается, чтобы взглянуть мне в лицо. Я вижу зеленоватый блеск её зрачков.
Я - звезда, падающая по спирали в чёрную дыру, частица солнечного ветра, обречённая претвориться в антиматерию.
Напряжённые соски Марны касаются моей груди. Её бёдра сжимают меня всё сильнее, а дыхание обжигает. Я чувствую капли пота, выступившие на коже. Мы не двигаемся, а скользим в бешеном ритме, и вот Марна вскрикивает. Крик сменяется протяжным стоном, и она прижимается ко мне всем телом сразу. Спустя пару секунду я изливаюсь в неё, и мы замираем, не расцепляя рук и ног.
– Любимый!
– шепчет Марна.
Её голос летит, словно песок над пустыней.
Мне хочется стать Фаустом, чтобы остановить мгновение - заморозить, заспиртовать, залить формальдегидом подобно тому, как техники на моей фабрике консервируют в банках мёртвых младенцев!
Нехотя расцепившись, мы укладываемся рядом. Марна поворачивает ко мне голову, в её глазах светится нежность. Не нужно ничего говорить, потому что мы знаем: всё отошло на второй план в тот миг, когда мы обрели друг друга. Я ошибался, думая, что близкие постепенно покидают меня. Они просто освобождали место.
Я сижу в офисе и наблюдаю, как программы-помощники вносят последние корректировки в «Алеф». Это как отполировать уже начищенный до блеска лист меди. На стенах пульсирует слизь, защищая нас с вирусом от любых внешних посягательств. Если сейчас в закрытое стальной шторой окно или стену небоскрёба влепится ракета, она не причинит мне вреда. Впрочем, я не боюсь.
Мои крысы утром проявляли беспокойство: пронзительно визжали, и, кажется, Гектор пытался откусить Минерве хвост. Перед тем, как уехать в офис, я велел Фёдору отнести их ветеринару - пусть на всякий случай осмотрит.
Валентина жаловалась, что в доме завелись тараканы. По её словам, они лезут изо всех щелей, и даже сильнодействующий яд, любезно предоставленный Олегом, на них не действует. Похоже на очередные проделки Голема. Безвредные, но важные для него символы апокалипсиса. Кажется, я разгадал его игру и смогу победить. Впрочем, похоже, преимущество было за мной и раньше, только я этого не понимал.
Интерком оживает.
– Вам звонит Андрей Юрьев, - сообщает Мила.
– Соединить?
– Да, конечно. Алло?
– Добрый день. У тебя есть свободное время или ты очень занят, дописывая вирус?
– Не особенно, - отвечаю я.
– Он почти готов. А что?
– Можешь со мной встретиться?
– Зачем?
– Не всё ли равно?
Мысли лихорадочно вертятся в голове: неужели Голем передумал или испугался? Если да, то убедить меня отказаться от создания «Алефа» ему не удастся, и он должен это понимать.
– Ну, так как?
– Не вижу смысла. Ты сомневаешься во мне?
– Нет.
– В себе?