Александр Благословенный
Шрифт:
Пересилив себя, Александр повернулся к его лицу, которое мгновенно натекло сизой кровью, глаза выпучились, а из ямы рта вывалился синий язык.
Александр дико закричал и проснулся.
— Какой страшный сон! — пробормотал он, вытирая мокрый лоб.
Ужас остекления его глаза…
На столе лежал офицерский шарф…
Его крик разбудил женщину.
— Что случилось? Муж вернулся? Гони его вон!
— Ты видишь?.. Ты видишь, Мари? Этот шарф!..
— В-вижу, — заикнувшись от ужаса, ответила Мария Нарышкина.
— А
— Нет, нет! — закричала сквозь слезы Нарышкина. — Я сама купила его в Гостином дворе.
— Так я и поверил. Это орудие убийства.
— Да не убивал он никого. Васеньке тогда и десяти годочков не было.
— Какому еще Васеньке?
— Гагарину, кому же еще? — лепетала вконец сбитая с толку женщина. — Ну, забыл он шарф… Не ждали мы тебя. Он, бедный, чуть шею не сломал, когда в окно прыгал.
Секунду-другую Александр оторопело смотрел на свою возлюбленную, потом зашелся в лающем смехе.
— Воистину от трагического до смешного один шаг.
— Прости меня, — заныла Нарышкина, — я больше никогда, никогда не буду!..
Александр посерьезнел.
— Потеря части воинской амуниции — тяжкая провинность для офицера.
— Да какой он офицер? Мальчишка флигель-адъютантишка. Паркетный шаркун.
— Мы дадим ему отличиться, — играя в серьезность, но про себя злясь, сказал Александр. — Он получит взвод в Царево-кокшайском резервном полку. Можешь первой поздравить его с этой милостью, а заодно вернуть шарф.
Он швырнул ей шарф и покинул спальню под надсадный плач…
…Александр вышел из дома Нарышкиных. Ему подали коня. Он ловко, по-молодому послал тело в седло. Оглянулся на знакомые окна.
— Шлюха! — прошептал брезгливо и будто выплюнул из себя изменницу.
Дал поводья коню. Разгорался прекрасный день — сине-небесный и солнечный. Освобождение от затянувшейся связи порой дарит мужчину не меньшей радостью, чем первое обладание. Александру стало легко на душе, и сразу возникло самое радостное воспоминание его жизни: русские войска входят в Париж…
…Город охвачен ликованием. Изменчивая толпа, еще недавно влюбленная в «маленького корсиканца», приветствует его победителя.
Французы очарованы блеском русских полков, бородатыми лицами казаков, узкоглазыми степняками в овечьих шапках, с луками за спиной, «лоскутьями сих знамен победных, сияньем шапок этих медных, насквозь простреленных в бою», но больше всего — самим императором — молодым, голубоглазым, статным красавцем с доброй, чарующей улыбкой.
Балконы забиты прекрасными дамами, юными девицами, смешливыми гризетками, дерзкими демимонденками и всеми прочими существами женского рода.
— Да здравствует император! — В этом мощном всенародном крике побеждает звень женских голосов.
В Александра летят цветы:
Смуглая рука метнула венок, упавший прямо на каску императора и словно бы увенчавший его лаврами.
Он поднял голову и увидел обнаженные стройные ноги, уходящие в прозрачную темь короткой юбочки. Александр покраснел, что заметила дарительница венка. Она приветно вскинула руки, отчего юбочка поддернулась еще выше, наградив победителя, как пушкинского пастушка, «лицезрением всей прелести».
Александр повернулся к генерал-адъютанту князю Волконскому.
— Ей-богу, князь, ради этого стоило воевать.
— Легко понять того дракона, который брал с покоренной страны дань женщинами, — с улыбкой отозвался Волконский.
— Особенно если эта страна — Франция, — отшутился Александр и снова возвел очи горе.
Его ждало еще много волнующих впечатлений…
…Александр входит в свой кабинет в сопровождении флигель-адъютанта. Зябко потирает руки.
— Воистину — Зимний дворец. На улице лето, а здесь собачий холод. Затопите камин.
И пока флигель-адъютант умело и споро разжигал камин, Александр со вкусом готовил себе работу: достал из бювара гербовую бумагу, придирчиво выбрал и опробовал гусиное перышко, проверил песочницу — полна ли.
От хорошей тяги зашумело пламя в камине.
— Вы свободны, — сказал Александр адъютанту.
Вместо того чтобы повиноваться, тот подошел к государю и подал ему сложенную бумагу, ловко выхватив ее из-под обшлага.
— Что это? — недовольно спросил Александр.
— Плод моего усердия, Ваше Императорское Величество.
— Слухи? — брезгливо сказал Александр, бросив близорукий взгляд на бумагу.
— Список, Ваше Императорское Величество.
— Что еще за список?
— Офицеров, злоумышляющих против Вашего Величества, заговорщиков. Членов тайного общества.
Александр тщательно скатал список в трубку, подошел к камину и бросил его в пламя.
— Занимайтесь своим прямым делом, подпоручик.
— Нет прямее дела, чем радение о благополучии и спокойствии государя! — Верноподданническая тирада прозвучала почти нагло.
И наглость эта смутила Александра. Мальчишка, щенок, знал, что делает, и чувствовал себя в своем праве. Александр сказал неожиданно для самого себя ласково:
— Можете идти, голубчик…
По уходе адъютанта Александр принялся за письмо.
«Любезный друг Михаил Михайлович! Зная, сколь радетельно привержены Вы пермской земле, цветущей под Вашим попечением, считаю все же сию заботу недостаточной для ума и таланта столь великого государственного мужа. Другой Вам надобен простор, другой размах забот, и потому призываю Вас…» — Перо замерло над листом бумаги.