Александр Благословенный
Шрифт:
— Я пытаюсь. За европейскими делами я забыл о своем долге перед Россией.
— Нельзя быть охранителем и революционером одновременно. В Европе — страж порядка, в России — разрушитель. Я не верю в твое свободолюбие. Ты вылитый отец. Сегодня он ненавистник Наполеона, завтра пламенный почитатель. Сегодня мальтийский кавалер-аскет, завтра влюбленный пастушок, сегодня апостол мира, завтра Александр Македонский, завоеватель Индии, утром бормочет буколические стихи, днем рвет усы у офицеров. Ты — Романов, а Романовы все с придурью. Кроме моего
Александр пристально смотрит на мать.
— У меня нет наследника… Как жаль, что между мной и Николаем затесался Константин.
— Это поправимо, — спокойно сказала императрица. — Константин не хочет царствовать. Для его фокусов ему достаточно Польши. Кстати, и в этом весь ты: дать Польше конституцию, а к ней — Константина в наместники.
— Я все понял, матушка, — сказал, подымаясь, Александр. — Разрешите откланяться?
— Если действительно понял, то можешь идти. У меня от тебя головная боль.
— Вызовите братца Николая, матушка. Он — хорошее болеутоляющее.
— Я сама знаю, что мне делать. Ступай…
…Александр возвращается в свой кабинет. Подходит к столу, берет недоконченное письмо к Сперанскому, хочет разорвать, но в последний момент удерживается. Какая-то двусмысленная улыбка появляется на его лице. Он макает перо в чернила и красивым почерком завершает свое послание:
«А посему Мы решили назначить Вас губернатором Сибири — земли обширной, богатой, но неустроенной. В заключение поздравляю Вас с орденом св. Александра Невского и лентой. Александр…»
Он старательно запечатывает письмо. Взгляд его голубых глаз проваливается в какую-то далекую пустоту…
…Толпа приветствует вернувшегося с победой императора. Во главе блестящей свиты он едет на белом коне окраиной Петербурга, но впечатление такое, будто это происходит в самом захудалом городе России допетровских времен. На радостях полиция не отфильтровала встречающих, в чествовании участвует без разбора и городское, и подстоличное, и с отдаленных земель население. Чуйки, армяки, картузы, гречишники, деревенские бабьи платки. Тут и крестьяне, и ремесленники, и мелочные торговцы, и всякая городская протерь, нищие, бесприходные попишки, юродивые, отставные солдаты, инвалиды войны. Толпа кричит, вопит, воет, кликушествует, рыдает, стонет.
— Благодетель ты наш!..
— Спаситель!..
— Солнце ясное!.. Месяц светлый!.. Милостивец!..
— Многие лета-а!.. — возглашает бродячий дьякон с синим носом.
Бабы прорываются к коню императора, силятся поцеловать стремя, сапог, хотя бы потный бок коня.
— А Бонапарта ты привез? — орет косоглазый мужик. — Дай его нам. Мы его с кашей умнем!..
Юродивый в одной рубахе, под которой что-то телепалось, заплясал перед мордой императорского коня, пронзительно распевая:
ЯАлександр оглянулся на своего друга, генерал-адъютанта князя Волконского.
— Не Париж! — сказал Волконский.
— Несчастный народ! — произнес с болью Александр. — Несчастный и в горе, и в радости…
Теперь уже вся толпа вопила:
Выше печки, выше крыши, На луну и еще выше!..Похоже, это стало народным гимном победы…
…Александр и Аракчеев в сопровождении очень небольшой свиты въезжают в деревню, состоящую из нескольких прямых, как стрела, улиц, обставленных одинаковыми красными домиками с коньком на крыше. Вокруг домиков ни дерева, ни подсолнуха, никакого цветка.
При виде царского кортежа несколько голопопых ребятенков, возившихся в пыли, и старух, вышедших по хозяйской надобности, поспешно укрылись в домах. Улица как вымерла.
Кортеж подъехал к одному из красных домиков.
— Выходи! — гаркнул Аракчеев.
С невероятной поспешностью из дверей выскочил крестьянин-солдат в полной воинской амуниции, двое мальчиков: один лет десяти, другой пятнадцати, тоже в военной форме, и тому и другому несколько великоватой, и стали во фронт у крыльца. Следом выметнулась баба с очумелым от страха лицом и тоже заняла место в строю.
— Пошла вон! — рявкнул Аракчеев.
Баба опрометью кинулась прочь, но не в дом, а за угол, чтобы укрыться в огороде. Остальные члены семьи стояли, не шелохнувшись, выпучив немигающие глаза.
— Здравствуйте, воины-земледельцы! — ласково произнес Александр.
— Здравья желаем, Ваше Императорское Величество! — отозвалась троица, причем у детей оказались такие же грубые, махорочные голоса, как у главы семьи.
— Довольны ли вы своей жизнью?.. — поинтересовался император.
— Премного довольны, Ваше Императорское Величество!
— Нет ли каких жалоб? — допытывался император.
— Никак нет, Ваше Императорское Величество!
— Хороши ли нынче покосы?
— Никак… да, Ваше Императорское Величество!
Неизвестно, сколько бы продолжалась эта оживленная беседа, но послышался треск барабана, из ближайшего проулка возникла воинская колонна: впереди юные барабанщики, за ними ряды косарей в полном военном обмундировании, но вместо ружей на плечах косы.
— Ваше Величество, можно им присоединиться к строю? — спросил Аракчеев.
— Ну разумеется, — улыбнулся Александр. — Я не хочу, чтобы мой приезд нарушил заведенный порядок.
Слабым мановением руки и свирепым взглядом Аракчеев отправил трех оцепенелых ратников в строй.