Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
зя» — а это значило: «Неужели он серьезно думает, что
он стал как с т е з я , — он горько ошибается». На эту мою
ошибку и хотел повернуть меня порой А. А., как на на
шу общую ошибку, ибо он видел, что С. М. ошибается в
своих теократических гипертрофиях и в своих истолкова
ниях духовного мира А. А.
Помню, раз, именно после нашего сидения в гостиной,
А. А. взял бережно меня под локоть и повел невзначай
в сад, а потом в поле. Мы шли медленно,
ливались: А. А. стал говорить о себе, о своих свойствах,
о своей «не мистичности», о том, какую роль в человеке
играет косность, родовое, наследственное, как он чувст
вует в себе эти родовые именно силы, и о том, что он
«темный» 97. И, помнится мне, впервые тогда прозвучала
в нем нота позднейшего «Возмездия». Я отмахнулся от
этой ноты. Помню, я был растерян и беспомощно глядел
в сине-знойное июльское н е б о , — и небо мне казалось
287
черным *. Черное небо выступило на мгновение передо
мной, а А. А. мне сказал, что он вообще не видит в бу
дущем для себя света, что ему — темно, что он темный,
что смерть, может быть, восторжествует («Нам откры
лось — мертвец впереди рассекает ущелье» 98). Эти слова
меня застали врасплох — до такой степени они не соот
ветствовали всему тому, что стояло, как атмосфера, ме
жду нами. И я понял, что и эту атмосферу А. А. рас
сматривает не как налет духовных зорь, а как своего
рода медиумический сеанс, в котором все душевные обра
зы «ангелов» могут, как знать, обернуться «чертями» **.
Помнится, в этот вечер мы долго говорили с А. С. Пет
ровским, и он сказал мне: «Неужели и А. А. сгорел?».
Этим он хотел сказать, что разочарование, в котором
внутренно пребывали А. С. Петровский и я (я во мно
гом разуверен был о близости новой эпохи, А. С. — в его
чаяниях обновления церкви), коснулось и А. А. Для всех
нас, духовно переживающих «кризис» чаяний, было важ
но создание душевного верного коллектива: общения душ
мы искали с одинаковой страстностью, — мы, «меньшеви
ки», а А. А., «максималист», реалистично и трезво ви
дел и себя и нас из своего духовного одиночества. Мы
отмахивались от этого одиночества, и этот стиль отмахи
ванья от сомнений вводил в наше тогдашнее общение бес
сознательную ноту борьбы с «духом сомнений» А. А. Но
все это протекало где-то в молчании: бездна разочарова
ния была нами сознательно заплетена в розы общения,
в розы душистых,
где и тени и свет переживались, как эпизоды какой-то
нами водимой мистерии. Увы, А. А. в этом уже тогда
провидел некоторую взвинченность, театральность и
душевный «байрет» 99, столь отталкивающий Ницше
от Вагнера. Дело в том, что на Шахматово мы смотрели
как на своего рода будущий «Байрет» Блока-Вагне
ра, а «Вагнер-Блок» Вагнером себя не чувствовал,
а чувствовал себя Ницше, борющимся с стремлением
его друзей создать вокруг его одинокой души русский
Байрет.
* Впоследствии А. А. очень понравилось, как я в «Серебряном
голубе» описывал впечатления Дарьяльского о небе, которое из
голубого вдруг становится черным. ( Примеч. А. Белого. )
** Отсылаю к приведенному мною письму о недвижности,
неизменности Ее и метаморфозе образов Астарты. ( Примеч.
А. Белого. )
288
Я останавливаюсь на всех этих нюансах наших отно¬
шений друг к другу потому, что в них своеобразно очер
чивается личность А. А., для всех автора «Стихотворений
о Прекрасной Даме», а на самом деле уже автора «Не
чаянной Радости», прозвучавшей таким «отчаянным го
рем» 100. Мы его стилизовали в его уже безвозвратно
уходящем мире эгоистически, для себя, ибо нам, чувст
вующим себя разбитыми во многом, нужно было иметь
«знамя зари» — и им был для нас А. А.
Помнится, время от чая до завтрака протекало в бесе
дах, переходило в беседы за завтраком и после завтраков.
Часам к трем мы шли или гулять в поле, в лес,
вдвоем, втроем, вчетвером, или расходились до обеда —
я с А. С, а А. А. с Л. Д. шли в свой маленький домик.
К обеду опять сходились, опять сидели до вечернего чая
и оканчивали день на террасе, освещенной мягкой, ясной
луной. А. А. и Л. Д. водили нас по дому ласковыми хо
зяевами, и мы не знали, как их отблагодарить за ласку.
Помнится, раз мы гуляли у пруда церкви, обросшей кув
шинками: из усердия собрать букет из них А. С. Пет
ровский прямо с сапогами вошел в воду.
С. М. все не приезжал, и мы уже собрались уезжать
из Шахматова, когда раз после обеда, накануне нашего
отъезда, раздался звон бубенчиков и подкатила тележка,
из которой выскочил радостный и бурный С. М. в сту
денческой тужурке (он только что кончил гимназию),
загоревший и возмужавший, и заполнил остаток дня шу