Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
ворил он мне. Бывало, я пробираюсь в переднюю из квар
тиры Мережковских (угол Литейного и Пантелеймонов-
ской, дом Мурузи), а З. Н. провожает меня вопросом из
гостиной: «Куда?» — «К Б л о к а м » . — «Опять? Завиваться в
пустоту?» Мои сидения с А. А. и Л. Д. в уютном кабине
те А. А. на Петербургской стороне и наши беседы З. Н.
называла тогда: «завиваться в пустоту», т. е. разговоры
о «несказанном», «не уплотняемом» никаким решением,
299
формулой,
А бывало, когда я возвращаюсь от Блоков (уже вече
ром) и попадаю в гостиную к Мережковским, к какому-
нибудь важному общерелигиозному разговору, где реша
ются вопросы — «или мы поднимем пожар, или никто»,
и сидит при этом непременно или Философов, или Бер
дяев, или Волжский, или Карташев, то Д. С, лукаво
взглянув на меня и сделав шутливую гримасу (т. е. да
вая мне понять, что я опять-таки «завивался» в пустоте),
вводит меня в курс разговоров, и я, в свою очередь, на
чинаю «поднимать» на своих плечах грузную, пудовую,
религиозно-общественную тему. Между домом Мурузи и
казармами я чувствую себя разорванным все недели мо
его петербургского жития. Жизнь у Мережковских была
интересна, кипуча, чревата вопросами и пронизана под
линным общением и великолепным, сердечным, подлинно
братским отношением друг к другу между членами наше
го маленького коллектива, но до чего утомительной, груз
ной мне казалась эта жизнь, приведшая-таки Д. С. Ме
режковского к струвенской «Полярной звезде» с самого
начала революции девятьсот пятого года и замкнувшая
его в полярном круге той общественности, к которой мы,
«аргонавты», относились тогда еще с предубежденностью,
как к кадетской общественности.
К Блокам я вырывался из этой интересно-тяжелой
жизни, как к себе домой, в отдых, в тишину, где никто
не нападает с вопросами о том, что «или мы, или никто»,
но где встречают всепонимающие глаза А. А., который,
мягкой рукой взяв меня за локоть, проведет к себе, уса
дит в удобное кресло, улыбнется и предложит из боль
шой деревянной папиросницы п а п и р о с ы , — мы сидим друг
перед другом и помалкиваем с добрыми, чуть-чуть ласко
выми улыбками, скользящими на лицах. В этих улыбках,
перерываемых затяжкой папирос, происходит между нами
немой разговор: «Что, измучился в проблемах? Опять
украдкой удрал?» Ответ: «И не г о в о р и » . — «Опять будет
нагоняй и Д. В. Философов прочтет тебе нотацию, что ты
у меня «завиваешься», и вечером, в присутствии Таты,
Наты, Антона будет разбираться
с Борей, преданным сектантскому безумию?» Все это мол
чаливо проходит между мной и А. А., ибо он с обычной
своей невыразимой чуткостью догадывается о всех карти
нах моей жизни у Мережковских, вплоть до разговоров
там о нем, и провоцирует своими смешками меня к из-
300
лишней откровенности с ним, на которую я иду, потому
что вижу его теплое, мягкое отношение к Мережковским.
Он, не перенося их как общественных деятелей, считая
их, как таковых, дотошными и слепыми, нарочитыми,
особенно отрицательно относясь к ним за компромисс
(брак с идеалистами), тем не менее с мягкой человече
ской симпатией подходит к ним как к людям. Разговор
наш с А. А. в то время часто вращался вокруг Мереж¬
ковских, потому что А. А. их любил и ценил, понимая
их в интимном быту, но поскольку они это свое интим
ное превращали в общественно обязательное, постольку он
видел в них лишь субъективистов, сломавших все ценное
в собственных устремлениях, в упорном хотении раздуться
до новых Лютеров и обреченных на неудачу. И во-вторых:
А. А. видел мое увлечение Мережковскими и, братски
любя меня, входил в мои интересы, видя меня, которого
он любил, в их среде, видя трудности, возникающие от
сюда для меня, понимая, что это все — «не то» для меня.
Это сочувствие, умение это перевоплотиться в мелочи
моих интересов происходило от большой нежности ко мне
и ясного понимания меня в моем внутреннем образе.
Я видел это. Уже одна несоизмеримость отношений А. А.
к Д. С. Мережковскому сравнительно с отношением Д. С.
к А. А . , — трезвая любовная чуткость с одной стороны и
непонимание с другой, решило мой выбор: я влекся к
А. А. всей душой. Так убегал я от религиозной общест
венности к А. А., как к себе (каждый день убегал), и
отдыхал душою и духом в гостеприимном доме. Так что
за день до отъезда я простился с Мережковскими и пе
ребрался в гостиницу, чтобы провести мой последний пе
тербургский день нераздельно с А. А. и Л. Д. (после мне
«досталось» за это от Мережковских). Время моих путе
шествий к А. А. через Литейный мост — два-три часа
дня. Очень часто просиживал я у Блоков до семи-восьми
часов вечера. Квартира, в которой они жили, была свет
лая, чистая и просторная. Из передней вели две двери,
одна — в комнаты А. А. и Л. Д., в кабинет и спальню,