Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Коллектив авторов

отделенные от всей квартиры и составлявшие как бы

квартиру в квартире. Другая дверь вела в просторную

комнату, поражающую чистотой паркетов и белизною стен.

Здесь была расставлена мебель, стоял рояль и, если па­

мять мне не изменяет, небольшой книжный шкап. Отсю­

да направо дверь уводила в столовую, откуда уже шла

в комнаты Ф. Ф. и Александры Андреевны, в коридор

301

и кухню. Очень часто дверь отворял мне сам А. А. и про­

водил

к себе в кабинет: узкую комнату в одно окно, кон­

чавшуюся дверью в спальню, откуда часто к нам выходи¬

ла Л. Д. или куда скрывалась во время наших дол­

гих сидений. Комнату занимали: большой письменный

стол, помнится красного дерева, диван. Перед столом сто­

яло удобное кресло, у окна столик с креслами и против

стола узкий книжный шкап. А. А. в эту пору ходил до­

ма в необыкновенно шедшей к нему черной шерстяной

рубашке без талии и не перетянутой пояском, расширяю­

щейся к концу, с выпущенным широким отложным бе­

лым воротником `a la Байрон, с открытой шеей, напо­

миная поэта начала столетия. Его курчавая голова, вы­

сокая шея и вся статная фигура останавливали внима­

ние. Я садился на диван, опершись рукою на край стола.

А. А. садился в кресло перед столом, а выходившая к

нам Л. Д. очень часто забиралась с ногами на кресло

около окна, и начинались наши молчаливые многочасовые

сидения, где разговора-то, собственно, не было, где он

был лишь случайными гребешками пены какого-то непре­

рывного душевного журчания струй, а если и был раз­

говор, то вел его главным образом я, а А. А. и Л. Д.

были ландшафтом перерезавших их ручья слов. Помнит­

ся, что этот ручей был — для ландшафта, где взвивались

птицы, восходили и заходили зори. Помнится, З. П. Гип­

пиус допытывалась у меня: «Ну, о чем вы у Блоков, на­

пример, говорите? А. А. человек молчаливый, Л. Д. тоже,

я не понимаю, что вы делаете там каждый день». И я

должен был раз признаться, что разговора-то в обычном

смысле у нас нет вовсе. «Но это какое-то молчаливое ра­

д е н и е , — даже возмутилась З. Н . , — все эти несказанности,

неизреченности, где-то, что-то и к т о - т о , — весьма опасная

вещь». Она не могла понять, что не было никакого «где-

то» и «что-то» у Блоков, а было подлинное, хорошее, че­

ловеческое конкретное общение, самое представление о

котором испарялось в абстрактной, многословной, вырож­

дающейся интеллигентской писательской среде, в кото­

рой А. А. был уже в одном своем факте конкретного от­

ношения к человеку подлинным революционером, явлени­

ем непонятным, о котором

нужно было непременно

судить вкривь и вкось. И я слышал эти разговоры об А. А.

вкривь и вкось в литературной среде тогдашнего Петер­

бурга. Как в эпоху «Двенадцати» на него косились за

«большевизм», так в эпоху выхода «Стихов о Прекрасной

302

Даме» на него косились как на антиобщественного, как

на крайнего «субъективиста», ходящего с какою-то мис­

тической невнятицею в душе. Его, конкретнейшего, трез­

вейшего среди «абстрактов» тогдашнего времени, обвиня­

ли в невнятице за то, что «невнятицу» часто жалких и

квази-ясных схем он не принимал, не понимал и выражал

откровенным коротким: «Не понимаю». С этим «не пони­

маю» появлялся он в кружках тогдашней литературы.

Я помню А. А. где-то среди шумного собрания того вре­

мени (может быть, у В. В. Р о з а н о в а ) , — замкнутый, не­

мой, с окаменелым и казавшимся чем-то испуганным за­

темненным лицом, с плотно сжатыми губами, сопровож­

дая молчанием разливное море слов, всем видом своим

показывал: «не хочу», «не принимаю», «не п о н и м а ю » , —

вызывая любопытное, опасливое отношение к себе:

«Блок — он какой-то немой, провалившийся в своем субъ­

ективизме». Помнится, я никогда не мог даже защищать

его, не мог выявить его таким, каким он был, именно

потому, что я ясно представлял себе бездну, отделявшую

живые устремления А. А. от слов, слов и слов, от кото­

рых ныне не осталось и следа. Я только отмахивался на

все характеристики А. А., почти не оспаривая их, ибо

мне было так трудно приподнять для «внешних» людей его

подлинный образ, как отцу выразить то, что он испытывает

к сыну, как мужу, что он испытывает к жене, брату,

когда он без слов физиологически несет брата в душе

своей.

А. А. Блок, насколько я помню, в ту пору редко по­

казывался на людях. Он все время сидел дома, и я не

мог его представить себе без Л. Д. Быть с А. А. значило

очень часто быть с Л. Д. Он имел вид домашний, семей­

ный, уютный, разительно противоположный тому виду

одинокого, бездомного, каким он порою стал выглядывать

позднее. Неотразимый внутренний комфорт распростра­

нялся вокруг него, и мне было приятно сознавать, что в

этот свой уют и комфорт он принимает меня. Ему было

легко со мной в то время, даже казалось, что минуты

недоговоренности и взаимной проверки друг друга, быв­

шие между нами в Шахматове и Москве, отошли в дале­