Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
«Александр Клок» — предложил оп про себя и: «Отчаян
ная гадость» («Нечаянная Радость») 16.
Летом этого года я написал в деревне центральные
стихи «Яри». Послал ему. Он один из первых и мудрее
многих сказал о них то, о чем через год все кричали.
Осенью начались «среды» Вячеслава Иванова 17, на
Таврической, над Государственной Думой. Я там не бы
вал. Блок бережно меня от них отстранял. По-прежнему
мы встречались только у него.
оп привел меня на «Башню», как назывались чердачные
чертоги Вячеслава. Ввиду того, что в период «Снежной
маски» «среды» сыграли для Блока большую роль, нужно
на них, немного забегая вперед, остановиться. Большая
мансарда с узким окном прямо в звезды. Свечи в канде
лябрах. Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал в хитоне.
И вся литература, сгруппировавшаяся около «Нового пу
ти», переходившего в «Вопросы жизни». Бывали: мисти
ки — троица: Мережковский, Гиппиус, Философов; Бер
дяев; профессура и доцентура: Зелинский, Ростовцев,
Евгений Аничков; Георгий Чулков, творивший тогда свой
«мистический анархизм» и «Факелы», Валерий Брюсов,
Блок, Андрей Белый, Бальмонт, Сологуб, Ремизов, Эр-
берг; критики только что нарождавшихся понедельничных
газет — Чуковский и Нильский; писатели из «Знания» —
Леонид Андреев, Семен Юшкевич; затем эстеты — Рафа-
лович, Осип Дымов, Сергей Маковский, Макс Волошин;
был представлен и марксизм — Столпнером и, кажется,
один раз Луначарским; художники — Сомов, Бакст, До
бужинский, Бенуа и, наконец, молодежь: Кузмин, Пяст,
Рославлев, Яков Годин, Модест Гофман. Собирались позд
но. После двенадцати Вячеслав, или Аничков, или еще
кто-нибудь делали сообщение на темы мистического анар
хизма, соборного индивидуализма, страдающего бога эл
линской религии, соборного театра, Христа и Антихриста
и т. д. Спорили бурно и долго. Блестящий подбор сил
гарантировал каждой теме многоцветное освещение — но
лучами все одного и того же волшебного фонаря мистики.
Маленький Столпнер возражал язвительно и умно, но
один в поле не воин. Надо отдать справедливость, что
331
много в этих «средах» было будоражащего мысль, захва
тывающего и волнующего, но, к сожалению, в одном
только направлении. После диспута, к утру, начиналось
чтение стихов. Это проходило превосходно. Возбужден
ность мозга, хотя своеобразный, но все же исключитель
но высокий интеллект аудитории создавали нужное на
строение. Много прекрасных вещей, вошедших в литера
туру, прозвучали там впервые.
Оттуда
ном сюртуке, с изысканно-небрежно повязанным мягким
галстуком, в нимбе пепельно-золотых волос, он был ро
мантически-прекрасен тогда, в шестом — седьмом году. Он
медленно выходил к столику со свечами, обводил всех
каменными глазами и сам окаменевал, пока тишина не
достигала беззвучия. И давал голос, мучительно-хорошо
держа строфу и чуть замедляя темп на рифмах. Он за
вораживал своим чтением, и когда кончал стихотворение,
не меняя голоса, внезапно, всегда казалось, что слишком
рано кончилось наслаждение, и нужно было еще слышать.
Под настойчивыми требованиями он иногда повторял сти
хи. Все были влюблены в него, но вместе с обожанием
точили яд разложения на него.
В конце пятого года и в шестом «среды» Вячеслава
еще имели некоторую связь с революцией, с обществен
ностью. Но выявление их и развитие шло в сторону ин
теллигентского сектантства, мистической соборности, вы
ставляемой против анархизма личности, тоже поощряемо
го. Все более накипало гурманства в отношении к темам.
Ничего не решалось крепко и ясно. Процесс обсуждения
был важнее самого искомого суждения. Целью художни
ку ставилось идти от земной реальности к реальности не
бесной через какие-то промежуточные звенья сознания,
которые именно и должен был уловить поэт-символист
путем изображения «соответствий». В конце концов, всю
эту хитрую музыку каждый понимал по-своему, но она
постулировалась как всеми искомая единственная истина.
Возражали: будущие богоискатели, марксисты, реалисты,
но настроение давал Вячеслав. От идеи страдающего Ди
ониса и, следовательно, поэта-жертвы он уже начинал
переходить к идее «совлечения», «нисхождения», приме
няемой к исторической судьбе России. Достоевский назы
вался «Федором Михайловичем», как сообщник и хоро
ший знакомый. Чем больше разгоралась реакция, тем
более «среды» заинтересовывались идеями эротики. Прав-
332
да, здесь никогда не ставились «проблемы пола», и Вер
бицкая была в презрении, но по существу-то разница
была только в марке. Из этой хитрой музыки выявлялись
самые разнообразные течения. Чулков спелся с Вячесла
вом на теме «мистического анархизма» и ловил на «Фа
келы» Андреева и Блока. Первый попался больше, чем
второй. Молодой студент Модест Гофман изобрел «собор