Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Коллектив авторов

все, очарован внутренней музыкой блоковского чтения,

уже тогда имевшего все свои характерные черты. Этот

голос, это чтение, может быть, единственное в литературе,

326

потом наполнилось страстью — в эпоху «Снежной маски»,

потом мучительностью — в дни «Ночных часов», потом

смертельной усталостью — когда пришло «Возмездие». Но

ритм всю жизнь оставался тот же, и та же всегда была

напряженность горения. Кто слышал Блока, тому нельзя

слышать

его стихи в другом чтении. Одна из самых боль­

ных мыслей при его смерти: «Как же голос неизъясни­

мый не услышим, записан ли он фонографом?» 4

Кружок собирался в большой аудитории «Jeu de

pomme'»а — так называлось старое здание во дворе уни­

верситета. Все сидели за длинным столом, освещаемым

несколькими зелеными лампами. Тени скрадывали углы,

было уютно и ново. Лысый и юркий Никольский, почита­

тель и исследователь Фета, сам плохой поэт, умел придать

этим вечерам торжественную интимность. Но Блока не

умели там оценить в полной мере. Пожалуй, больше всех

выделяли Леонида Семенова, поэта талантливого, но не

овладевшего тайной слова, онемевшего, как Александр

Добролюбов, и сгинувшего где-то в деревнях.

Встречи с Блоком в университете всегда мне были

радостны. Правда, болтливой студенческой беседы с ним

никогда не выходило, но он умел простым словам прида­

вать особую значительность. По типу мышления он

с ранних лет был подлинным символистом. Бодлеровские

«корреспондансы» 5 я постиг впервые у него.

Летние вакации нас разлучили — он уехал в Шахма-

тово, на станцию Подсолнечное, записав мне свой адрес,

и за лето мы обменялись несколькими письмами. Осенью

мы встретились уже у него.

Он жил тогда в Семеновских 6 казармах на Невке, и

весь второй цикл стихов о Прекрасной Даме, где дается

антитеза первому облику Девы, тесно связан с этой фаб­

ричной окраиной. Огромная казарма на берегу реки со

всех сторон окружена фабриками и жилищами рабочих.

Деревянный мост — не тот ли самый, на котором стояла

Незнакомка 7, — дает вид в одну сторону на блестящий

город, в другую — на фабрики. По казенным лестницам и

коридорам я пробегал к высокой казенной двери, за кото­

рой открывалась квартира полковника Кублицкого-

Пиоттух, мужа Александры Андреевны, матери Блока, и в

этой квартире — две незабвенных комнаты, где жил Блок.

Я их помню наизусть.

Первая — длинная, узкая, со старинным диваном, на

котором отдыхал когда-то Достоевский, белая, с высоким

327

окном;

аккуратный письменный стол низкая полка

с книгами, на ней всегда гиацинт. На стене большая

голова Исадоры Дункан, Монна Лиза и Мадонна Несте­

рова. Ощущение чистоты и молитвенности, как в церкви.

Так нигде ни у кого не было, как в этой первой ком­

нате Блока. Вторую я не любил — большая, с мягкой

мебелью, обыкновенная.

Навстречу выходил Блок, в длинной рабочей куртке

с большим белым воротником, совсем не студент, а флорен­

тинец раннего Ренессанса, и его Прекрасная Дама, тоже,

как со старинной картины, в венецианских волосах.

Потом переходили в гостиную и столовую. Приходили

Андрей Белый и Евгений Иванов, Татьяна Гиппиус. За

чаем начиналась беседа, читались стихи. О чем говорили?

Некоторые темы помню: о синтезе искусств, о пути

«a realibus ad realiora» * — по позднейшему термину Вя­

чеслава Иванова. Я участвовал и понимал, поскольку

беседа была общей, поскольку говорили и Евгений

Иванов, и Александра Андреевна. Но вдруг Белый и Блок

уходили в туман и, уставившись друг на друга, подолгу

говорили о чем-то своем, словами обыкновенными, но

уже ассоциированными с особыми, им одним понятными

переживаниями. Рождался мир образов, предчувствий,

намеков, соответствий — та музыка слов, откуда вышли

и «Симфонии» и все метаморфозы Прекрасной Дамы.

Потом опять шли в белую келью и поздно расходились.

Чудесно было бежать далеко домой по ночному городу

с горячей головой.

Блок и тогда был чутким критиком. Я уверен, что он

никогда и никого не оттолкнул из осаждавших его бес­

численных начинающих поэтов. Я писал тогда еще совер­

шенно дрянные детские стихи и никому, кроме Блока, и

нигде, кроме как у него, их не читал. И такого прямого

и нежного толчка к развитию и творчеству, как от косно­

язычных реплик Блока, я никогда и позднее не имел,

даже от самых признанных критиков — от них всего

менее. И чрезвычайно тонко вселил он в меня благотвор­

ный скепсис к редакциям и уверенность в важности

своего личного пути для каждого, когда я стал посылать

стихи в редакции и их решительно нигде не брали

в печать. Сам Блок уже напечатал свои стихи в «Новом

пути». Помню, как я бегал в Публичную библиотеку

* От реального к реальнейшему ( лат. ) .