Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
у него вырвалось: «Царевич с царевной». В дни репети
ций белый конь со своим всадником поворачивал к боб-
ловскому дому, где его поджидала «царевна» со своими
милыми подругами. После обычных приветствий все спе
шили в сенной сарай — импровизированный театр.
Старый бревенчатый сарай видел настоящее священ
нодействие — столько вкладывалось вдохновения, чувств
и благоговения к искусству. Репетиции и приготовления
76
к
реса: костюмы, декорации, устройство сцены, зрительного
з а л а , — все делали сами или под своим надзором. Во все
было вложено много любви, находчивости и таланта.
Но самые спектакли иногда приносили большие огорче
ния. Публику, кроме родственников и соседей, составляли
крестьяне ближних деревень. Репертуар совершенно не
подходил под уровень их развития. Происходило следую
щее: в патетических местах ролей Гамлета, Чацкого,
Ромео начинался хохот, который усиливался по мере
развития спектакля. «Представление» в понятии деревни
того времени должно было непременно потешать, сме
шить; так как в стихах вышеупомянутых авторов, произ
носимых спокойно, не было ничего смешного, то когда
наступало волнение, ж е с т ы , — они думали, что вот тут-то
и начинается, и разряжали свою скуку взрывами хохо
та, что очень смущало артистов. Чем патетичнее была
сцена, тем громче был смех. Другие забывали, что это
представление, — видели в артистах знакомые им лица:
«Шахматовский барин-то как к нашей барышне-то, толь
ко, шалишь, не на таковскую напал», и так далее,
и опять смех. Женская половина зрителей, наоборот, ви
дела все со слезливой стороны. Раз одна из зрительниц
на другой день после представления Гамлета делилась
своими впечатлениями с другой: «Он, милая моя, гово
рил-говорил, говорил-говорил, а тут как замахал рука
м и , — вишь, драться хотел, а Маруся-то и утопилась».
Офелия превратилась в Марусю. Свежо предание, а ве
рится с трудом.
Артисты огорчались, но не унывали. Их художествен
ная совесть могла быть спокойна — игра их была талант
лива. Александр Александрович, как исполнитель, был
сильнее всех с технической стороны. Исполнение же
шестнадцатилетней Любовью Дмитриевной роли Офелии,
например, было необыкновенно трогательно. Она не зна
ла тогда сценических приемов и эффектов и жила на сце
не. Офелия ее не была английской девушкой или рус
ской, а просто девической душой. Как трепетно, вдум
чиво слушала она монолог Гамлета и не делала жесты,
а
кой полудетской грации, так же как и выражение лица.
Александр Александрович находил все больше и боль
ше вдохновения в Боблове, что видно из его стихов. Так
проходила весна жизни Александра Александровича
77
Блока и его будущей жены — красиво, радостно, богато
внутренней жизнью.
Зимой он продолжал бывать у нас; своих стихов не
читал, хотя и писал их в этот период очень много. Раз,
впрочем, прочел юмористическую пьеску, забавную и
остроумную.
В конце зимы он сделался женихом. Свадьбу решено
было сделать летом в деревне. Быстро пролетело время.
Весной, как всегда, переехали в наше милое гнездо
Боблово, но настроение уже было не беззаботное, а не
много грустное. Люба жила в родной семье последние
дни. Белый конь со своим всадником все чаще и чаще
показывался из Дубровок и направлялся к нашему дому;
поэма достигала своего полного развития.
Настал день свадьбы. Александр Александрович и
Любовь Дмитриевна венчались в старинной церкви близ
Шахматова 4. Стоит она одиноко, белая, с отдельной
звонницей; кругом несколько старых могил с покосив
шимися крестами; у входа два больших дерева. Внутри
мрачная; на окнах железные решетки; очень старые
тусклые иконы, а на самом верху иконостаса деревян
ные фигуры ангелов. Церковь построена далеко от де
ревни. Богослужения в ней совершались редко; таинст
венное и мистическое впечатление производила она.
Не буду описывать подробности последнего дня перед
венчанием невесты; скажу только, что в подвенечном
наряде невеста была хороша: белое платье, вуаль, цветы
еще больше оттеняли ее нежность и свежесть, слезы не
портили, а скорее шли ей. Александр Александрович
давно заметил ее сходство с мадонной Сассо-Феррато,
приобрел фотографию этой картины и до последних
дней жизни имел ее в своей комнате на стене 5. Свою
невесту в церкви Александр Александрович встретил
очень бледный, взволнованный. Вдвоем с ней они долго
молились; им хотели уже напомнить, что пора начинать
обряд, по Дмитрий Иванович остановил, сказав: «Не ме
шайте им». Шаферами у Александра Александровича
были Сергей Михайлович Соловьев, племянник Влади
мира Сергеевича Соловьева, и младший брат невесты
Иван Дмитриевич Менделеев (теперь философ-матема