Александр Градский. Гранд российской музыки
Шрифт:
Я настолько устал, что только из какого-то теперь уже неведомого мне принципа дочитал примерно за полгода собрание сочинений до конца по очереди с «Виконтом де Бражелоном», Мопассаном и Элюаром с Боратынским вперемежку, а иначе мой хладный труп с выпученными от ужаса глазами так и не дождался бы заветного коньячного ящика… а так все закончилось дикой пятизвездочной пьянкой и вывозом из моего дома академического издания …но… серо-голубой пятнадцатитомник великого писателя Толстого Льва Николаевича всегда под рукой…
О НАСТОЯЩИХ РОКЕРАХ
– Один
– Не «пердючий», а «пердячий». Я могу ответить на этот вопрос, вопрос хороший, правильный и справедливый. Я со временем, с возрастом, стал более толерантно (если так можно сказать) относиться к ситуациям, когда человек кормит своих детей, жену, родителей. И если человек больше ничего не умеет делать, как только хреново петь, но за это ему платят, и он каким-то образом может содержать свою семью, он, на мой взгляд, все-таки делает благое дело, хотя бы для себя и своих близких. И уже нельзя его ругать.
Ведь может так получиться, что я помешаю человеку выживать, назовем это так. Это не очень корректно, и со временем я перестал называть фамилии. Я могу намеками говорить, почти все понимают, что я имею в виду, но я перестал называть имена где-то лет 15 назад, даже больше. И мне кажется, что я правильно делаю, потому что человек умеет только так – и больше никак. Я могу сказать, что он поет плохо, но не буду хамить.
– А настоящие рокеры должны пить прямо на сцене, падать, разбивать гитары?
– Нет, я не терплю ни наркотиков, ни алкоголя на сцене, считаю, что это просто вредит профессии. Я потом начинаю это слушать. Может быть, энергетика во время концерта была между исполнителем и зрителем, но потом, когда концерт превращается в звукозапись, разница видна. Это не прокатывает. Можно сколько угодно выпендриваться, рассказывать: «Да мы тут напились пива и стали записывать» – пусть не рассказывают. Пускай попробуют в студии Abbey Road выпить коньяку и потом петь, даже если ты Маккартни. У тебя не получится хорошо, просто не выйдет. Поэтому можно врать, сколько хочешь, но студийная работа это исключает. А на концерте возможно, концерт все-таки хэппенинг, шоу, – там можно себе позволить все что угодно, кому угодно, только не мне.
– Многие ваши поклонники не успели увидеть маэстро с рок-группой. Может быть, Градский предпримет когда-нибудь реконструкцию хотя бы разок в «Градском Холле», чтобы мы узрели рок Градского?
– Была такая идея, но один барабанщик, который с нами всегда играл, живет в Америке и очень редко может приезжать. Второй барабанщик, Володя Васильков, – основной наш барабанщик, с которым было очень много записано произведений, ушел из жизни. У меня была идея собрать самый первый состав. Первый состав – это были Саша Буйнов, Юра Шахназаров и Володя Полонский. Но Полонский тоже ушел из жизни. Получается, для собирания старого состава у нас нет барабанщика. Это невозможно, к сожалению.
– Бывали случаи, что вам друзья или коллеги дарили диски, а вы их даже не слушали, потому что вы уже знали, что там будет?
– У меня не так много друзей, которые мне дарят диски, я их все слушаю. Андрюша Макаревич дарит диски, потом… я не буду всех перечислять, это человек десять-двенадцать примерно.
И есть ребята, которые не являются моими знакомыми и близкими, они мне иногда дают свои пластинки, я их слушаю. Потом, мне присылают очень много записей на почту (и мою, и театра) молодые люди, которые пытаются себя найти как-то, а иногда и люди в возрасте, которые думают, что их произведения мне будут интересны или будут интересны солистам театра. У нас есть такая форма, скажем так, общения с начинающими композиторами или с людьми, которые просто по возрасту не смогли сделать карьеру, но они пишут, они хотят самовыразиться. Я прослушиваю буквально все: если это совсем плохо – выключаю после минуты, если это что-то талантливое, то можно прослушать и целиком. Во всяком случае, за все это время, случайным образом одна вещь попала в репертуар нашего театра. И Валя Бирюкова – солистка театра, которая работала в моей команде на одном из сезонов «Голоса», эту песню уже сделала.
– Вы легенда, пример для целого поколения… А лично у вас был когда-нибудь пример для подражания?
– Для подражания – нет, а для восхищения – да. И это не один человек, их очень много… По крайней мере, Beatles… У меня классическое образование, и я не мог обойтись без восхищения людьми, которые в вокале достигли серьезных высот, это касается и инструментальной музыки, и композиторского творчества. Это много имен, очень много, и каждый из мастеров на меня оказывал влияние. Я подражать-то не подражал, но стремился в какой-то степени соответствовать профессии.
– А вы с ними знакомы?
– Клавдия Ивановна Шульженко, которую я очень любил и люблю, она работала в моем концерте с номером в городе Куйбышев. Мы с ней играли три дня по три моих сольных концерта во Дворце спорта. Блестяще она работала: я, открыв рот от восхищения, слушал ее три песни все девять раз, и мы пообщались немножко. А так, практически… С Ростроповичем я был знаком, встречался с ним, но никогда не сотрудничал, ничего не было. Я был в очень хороших отношениях, не в товарищеских, а, скажем так, в человеческих, со Шнитке.
Конечно же, Евгений Светланов, Пахмутова, Тухманов, Колмановский, Фрадкин, Крылатов, Рождественский, Вознесенский, Евтушенко, Саульский, Кобзон, Муслим Магомаев, Зыкина… Митя Хворостовский… кого-то наверняка не упомянул… из сегодняшних музыкантов – Макаревич Андрей: считаю, что совершенно выдающийся персонаж; гениальный Юрий Башмет, с которым мы дружим очень много лет, Артемьев…
– Кто был вашей музой в детстве?
– Мама, хотя она рано ушла из жизни. Но она была даже не музой, она была барометр или, ну не знаю, человек, который в своей жизни, в своей профессиональной состоятельности являлся для меня примером… Она ушла, когда мне было 14 лет, но я успел все это заметить. А мой отец очень был мягкий человек, и он говорил: «У тебя такой же характер, как у Тамары».
– Странно, при этом известны красивые женщины, которые любили вас, и вы их любили. И ни одна из них по внешнему типажу не совпадает с матерью, вообще они очень все разные.
– Нет, у меня есть женский типаж – это моя дочь Маша, которая похожа на мою маму очень сильно. К тому же, мне все говорят, что мои жены, так или иначе: а) красивы; б) стройны; в) умны; г) примерно один и тот же типаж.
– Александр Борисович, по поводу проекта «Голос»: а все ли там по-настоящему? Или все-таки существует какой-то момент рекомендаций? Или все же побеждают самые голосистые и самые талантливые?