Александр Градский. Гранд российской музыки
Шрифт:
– А как вы убираете?
– Да не ем ни черта. Овощи, фрукты. Я алкоголь почти не пью, во-первых. Не ем какие-то мучные всякие сладкие вкусности. Картошку. И так далее.
– Это все дается усилием воли?
– В какой-то степени. Сашка маленький подошел ко мне…
– В смысле сын? Александр?
– Да. Видимо, Марина его подговорила. Он подошел, внимательно посмотрел: «Папа, бросай курить». Я говорю: «Понял». И все. Бросил. Через час.
– Вы сами эту дверь открыли. Александр Александрович – он так же, как и Александр Борисович, одарен музыкально? Или еще рано говорить?
– Конечно, рано говорить. Но он интересный персонаж.
– То есть это не сын Градского в этом смысле?
– Может быть, я тоже был в четыре года такой. Не знаю, что со мной потом обстоятельства сделали. Переезд в Москву. Вчетвером на восьми метрах. Спанье на трех стульях вместо кровати. Все это могло привести к гораздо худшему результату, нежели тот, который мы сейчас имеем…
Нет, Сашка очень хороший. Иногда злится. Интересуется футболом.
– Ну, здесь, во всяком случае, он папин сын.
– О, я его, видимо, завел на это дело.
– То есть вы вместе смотрите?
– Да. Марина ему иногда разрешает сидеть вместе со мной. Иногда. Потому что действительно переборщить нельзя.
– С футболом нельзя переборщить?
– С телевизором. Она боится, что он на телевизор будет реагировать слишком остро. Но он не смотрит ничего другого. Даже мультфильмы особо не смотрит. Вот футбол, хоккей. И все. Он всегда помнит, кто с кем играл, как называется какая команда. «Папа, мы будем сегодня за “Барселону” болеть или за “Реал”?». Я говорю: «Я буду за “Барселону”». Он говорит: «А я буду – за “Реал”». Тут «Барселона» выигрывает. Где-то 3:1 уже. Он задумался, потом говорит: «Слушай, я, наверное, тоже буду болеть за “Барселону”». Я говорю: «Почему, потому что “Реал” проигрывает?» Он отвечает: «Да, я буду лучше болеть за тех, кто выигрывает». Я говорю: «Хорошо ты устроился». А он: «Ну, я вот так придумал. Пускай будет так. Ты не возражаешь?» Я говорю, нет, я не возражаю. Болей. Очень смешно болеть за тех, кто выигрывает. Он сам на коньках бегает в четыре года, нормально.
– Кстати, я вот только сейчас, когда вы говорили про спорт, понял, что среди близкого круга, среди друзей Градского Александра Борисовича, по-моему, нет спортсменов. Или я ошибаюсь?
– Фетисов Слава. Мы в хороших отношениях. Хотя не встречаемся часто. Старшинов.
– Но ведь футболистов нет?
– Футболистов нет. Разве Титов Егор… видимся только редко… Ловчев Женя…
– Кстати, про футбол. История с Кокориным и Мамаевым попала в поле вашего внимания? Многие сравнивают их с мажорами, которые живут под лозунгом товарища Полонского: «У кого нет миллиарда евро, могут идти в жопу», поэтому практически все идут в жопу.
– В общем, вы правы. Я не знаю, прав ли Полонский, отсидевший какое-то время. Я даже не знаю, где он сейчас. Вот так ляпнешь или сотворишь что-нибудь, и тебя в тюрьму посадят на пять лет. Или с шести утра почему-то не дома отсыпаешься после гулянки, а «добираешь» в забегаловке и кого-то «не того» колотишь стулом… Вот когда к тебе относятся более или менее с уважением, и я это сам чувствую, это как-то да… радует. Но… как можно себе испортить жизнь, когда про тебя каждый второй говорит, что ты говно! У меня написана была опера «Стадион». Был Анхель Парра, чилийский певец, и Виктор Хара. Два неплохих певца. Оба солисты, оба социалисты, оба под гитару пели всякие протестные песни, но Виктору руки отбили, а того отпустили, и он улетел в Лондон, Анхель Парра… И я написал оперу «Стадион» только потому, что никак не мог понять, как такое может получиться. Два протестных артиста, два абсолютно в одну дуду работающих человека – и их обоих арестовали. Одного посадили на самолет, и он улетел в Лондон, а второго на стадионе прибили. Очевидно, я себе объяснил так, один сказал: «Нет, конечно, не беспокойтесь, тихо исчезаю, уезжаю, улетаю». А другой: «Пошли вы!» Я вот такое предположу. И ему отбили руки, а потом… сами знаете, что, просто из принципа…
Я не знаю, как я бы повел себя в такой ситуации. Как говорил незабвенный инженер Брунс: «За сто пятьдесят стулья я вам не продам, и за двести не продам, а за двести пятьдесят продам».
– Возможности рождают намерения. Действительно, в этом Бисмарк прав. Пока тебе не предлагают миллион, у тебя и нет намерений не судить по-честному. Когда появляется возможность, получив «лимон», то может родиться такое намерение. Его могло не быть до этого. Во всяком случае, действительно, легко быть честным, когда у тебя не было возможности быть нечестным, постольку-поскольку намерения быть нечестным ни у кого нет. У всех есть намерение быть честным и справедливым, но когда предоставляется возможность таковым не быть, вот тут уже все…
– Могу добавить к этому, что есть еще одно обстоятельство. Если вы оглядываетесь вокруг и видите гораздо больше людей, которые ведут себя честно, тогда это одно. Когда же ты видишь: просто куда не плюнь – везде дерьмо, то говоришь себе: «Так, ну ладно…» Оставаться порядочным человеком очень сложно. Я не знаю, как надо исхитриться. Мне трудно было. Но, считаю, получилось… Возвращаясь к Мамаеву с Кокориным. Я не очень это понял. Я не очень понял, потому как то, что мы видим на видео, – это очень плохое поведение молодых ребят. Но я несколько раз наблюдал съемки с участием других людей. Например, я видел съемку, случайную, где какой-то дядька со своим другом или с братом зашли в медпункт что-то там лечить. И очень жестоко избили врача, жесточайшим образом избили, жесточайшим. Я не знаю, какая реакция у суда, посадили, не посадили. И много раз я видел всевозможные нарушения такого рода, о которых я ничего не знаю, чем закончилось. А здесь, ну, понятно, все говорят, что это показательный процесс. Может быть, это показательный процесс. Как со Стрельцовым…
– А кому «показывают» и что?
– Ну, людям, у которых есть, скажем так, значение в обществе.
– То есть в том числе и вам?
– В том числе и мне. То есть, ребята, вести себя надо сдержанно и прилично. Нельзя вести себя вот так. А то мы не посмотрим на то, что вы вот такие заслуженные люди. И у вас будут проблемы, а может быть, даже и крупные неприятности. На самом деле для меня это бессмысленно, поскольку я стараюсь вести себя прилично. Но всякое случается в жизни. Ты не можешь гарантировать, что не отреагируешь на какой-то поступок какого-то человека…
– Стулом?
– Ну да. Могут оскорбить твою жену, ударить твоего ребенка. А на пленке останется, как ты стулом кому-то заехал по башке.
– Вам приходилось когда-нибудь стулом кому-нибудь по башке?
– Нет. К счастью, нет. Но просто ударить… лет в двадцать… было…
– И чем это закончилось?
– Ничем. Я курил папиросы с капитаном милиции в отделении при гостинице «Россия» до четырех часов утра. Постольку-поскольку были неприятности не у меня, а у одного гражданина. И еще у двух. Ну, они мне ноты порвали. Ноты Генделя порвать – это нельзя. Мы поспорили в очереди на такси. Их не сажали в такси. А мы подошли, сказали – два счетчика заплатим. Нас посадили. И тут нас эти поддатые ребята вытащили из такси.
– Когда говорим «нас» – это кого?
– Меня и еще двух ребят, с которыми мы вместе репетировали. Но они как-то в сторонке оказались. А я чего-то влез в эту историю. И влез нехорошо. Ну, к четырем часам мы докурили две пачки «Беломора». И капитан сказал: «Он сбежал от врача, никакого заявления не будет, потому что он пьяный и еще доцент какой-то, побоялся, что на службу сообщат…» Но это было очень давно, пятьдесят лет тому назад.
– До, во всяком случае, персональных водителей.