Александр III - богатырь на русском троне
Шрифт:
В январе 1881 года Скобелев, взяв туркменскую крепость Геок-Тепе, присоединил Ахалтекинский оазис к России. Это значительно укрепило ее позиции в Средней Азии, где в тугой узел переплелись интересы России и Британской империи.
Со времени Суворова никто не пользовался такою любовью солдат и народа. Имя его стало легендарным — оно одно стоило сотен тысяч штыков. Белый генерал был не просто храбрый рубака, как отзывались завистники. Текинский поход показал, что он образцовый полководец, превосходный администратор, в чем ему отдавали справедливость его соперники.
Скобелев возвращался из Ахалтекинской экспедиции триумфатором. Его встречали как народного героя. Чем ближе
Александр III произвел Скобелева в генералы от инфантерии, или полные генералы, наградил орденом Святого Георгия II степени. В царском дворце назначили «большой выход с благодарственным молебствием». Высоко оценил победу русских войск военный министр Д. А. Милютин, заявив, что овладение Геок-Тепе «несомненно, поправит наше положение не только в Закаспийском крае, но и в целой Азии». К тому же это был серьезный удар по притязаниям Англии, стремившейся утвердить свое влияние в Средней Азии.
Но ни звания, ни награды не могли скрыть некоторый холодок, проскальзывающий в отношении двора и определяемый отношением к Скобелеву Александра III.
Скобелев если не пытался играть роль Бонапарта, возвратившегося из Египта, то, во всяком случае, фрондировал, чувствуя свое влияние, и, судя по отзывам лиц, знавших его в то время, не всегда был сдержан на язык. Петербургские острословы тут же окрестили его ироническим прозвищем Первый консул.
Судя по всему, летом 1881 года Скобелев был настроен против нового императора. Так, П. А. Кропоткин в своих воспоминаниях пишет: «Из посмертных бумаг Лорис-Меликова, часть которых обнародована в Лондоне другом покойного, видно, что когда Александр III вступил на престол и не решился созвать земских выборов, Скобелев предлагал даже Лорис-Меликову и графу Игнатьеву… арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции. Как говорят, Игнатьев донес об этом царю и, таким образом, добился назначения министром внутренних дел».
В мае победоносный генерал прибыл в Петербург. Новый самодержец встретил прославленного героя крайне сухо, не предложил присесть, даже не поинтересовался действиями экспедиционного корпуса. Император и во время Балканской войны не одобрял молодечества храбреца-генерала, кроме того, он ясно видел, что в этой сложной и энергичной натуре тесно переплетались отвага и честолюбие, доходившее до авантюризма, либеральные убеждения и консерватизм, вера в славянскую идею и бонапартизм.
Холодный прием Скобелева царем получил широкую огласку. Победоносцев встревожился. «Об этом теперь говорят, — писал он императору, — Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, т. е. люди ему верят и за ним следуют». Константин Петрович советовал своему бывшему питомцу проявлять по отношению к народному кумиру больше благосклонности, хотя бы и показной.
Скобелев, рассчитывавший на признание своих заслуг, был ошарашен таким приемом. Это была не просто неблагодарность. Это была немилость. Положение генерала осложнялось еще и тем, что вскоре получил отставку его высокий покровитель, министр двора А. В. Адлерберг. Он был близким другом Александра II и ранее оказывал Михаилу Дмитриевичу существенную помощь при решении различных деликатных вопросов.
Александр III был убежденным пацифистом, всеми способами он старался избегать войн. А кипучую натуру Белого генерала не удовлетворяла служба без войны. Рамки военного поприща в мирное время стали Скобелеву тесны, и он с головой окунулся в политику. С одной стороны, он был известен как сторонник некоторых мероприятий Лорис-Меликова, а с другой — поддерживал Игнатьева, разделял многие суждения И. С. Аксакова, пропагандировавшего «русский политический идеал». Неопределенность позиции генерала порождала множество слухов.
Похоже, что Скобелева внутренние проблемы России занимали много меньше, нежели возможность вновь возглавить армию.
В январе 1881 года перед банкетом в честь годовщины взятия туркменской крепости Геок-Тепе Михаил Дмитриевич произнес речь, произведшую исключительный эффект. Особенно впечатляли такие слова: «Наших единоплеменников, отстаивающих свою веру и народность, именуют разбойниками и поступают с ними, как с таковыми!.. Там, в родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные нам груди…»
Александр III строго осудил этот демарш. Чтобы не раздражать царя, Скобелев уехал за границу.
Но во время этой поездки в Париж генерал снова открыто фрондировал по отношению к Александру III, выражал свое неодобрение внутренней и внешней политикой правительства, весьма пессимистически высказывался о будущей судьбе России.
Более того, Белый генерал сделал попытку установить контакт с одним из известных идеологов народовольцев ПЛ. Лавровым. По-видимому, она была вызвана начавшимся сближением некоторых офицеров с членами военной организации партии «Народная воля». Так, генерал Драгомиров, касаясь, между прочим, вопроса о задачах военной революционной организации, заявил: «Что же, господа, если будете иметь успех — я ваш». Но народовольцы не пошли на сближение со Скобелевым.
К этому времени относятся и какие-то тайные сношении с президентом Франции Леоном Гамбеттой. Вероятно, тот рассчитывал втянуть Россию в войну с Германией, а затем потребовать от последней территориальных уступок для Франции. Напомним, что в 1871 году Франция проиграла войну Германии и от нее были отторгнуты Эльзас и Лотарингия.
В начале февраля произошла восторженная встреча Скобелева с жившими в Париже сербскими студентами, которые преподнесли ему благодарственный адрес. Обращаясь к ним с ответной речью, Михаил Дмитриевич заявил, что главный враг России и всех славян — Германия. Его слова: «Борьба между славянством и тевтонами неизбежна» — вызвали смятение в дипломатических кругах всех европейских стран и резкое недовольство русского двора.
В Париж ушло распоряжение, приказывающее Скобелеву немедленно вернуться в Россию.
На родине выяснилось, что люди, казавшиеся политическими единомышленниками Скобелева, отнюдь его не поддерживают. Игнатьев и Аксаков поспешили обратиться с личными посланиями к всесильному Победоносцеву, в которых заверяли его в своем возмущении происшедшими во Франции событиями. В царском окружении Скобелева обвиняли в панславизме, масонстве и подготовке военного переворота.
Может быть, их подозрения не были столь беспочвенными. Недаром считали, что Скобелев «мог быть роковой человек для России — умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений».
Похоже, он хотел повторить судьбу Первого консула — старый режим отжил свой век, правительство бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Революционеры не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила — это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, и на это может ее подвинуть только такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой сверхгероя. И необходим лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть «Освобождение и объединение славян». Это сделает войну популярною в обществе.