Александр III: Забытый император
Шрифт:
– Послюшай, дюша мой! – Он «тыкал» всем, кого считал хорошим знакомым. – Я дважды просил его величество подумать о моем преемнике. Ведь на престол взошел, дюша мой, государь энергический, свежий, молодой! А кроме того, я не оберег покойного императора! На это император изволил ответить: «А другой разве бы предотвратил это несчастье? Оставьте же это и займитесь докладами».
Отдельно от всех прислонился к изумрудной колонне обер-прокурор Священного Синода Константин Петрович Победоносцев. Он был смертельно бледен, словно человек, готовый потерять сознание. Горящими рысьими глазами сквозь стекла очков Победоносцев с ненавистью глядел на Лорис-Меликова.
Накануне Константин Петрович послал императору длинное письмо. «Час страшный, и время
Тонкие губы его шептали:
– Вокруг трона дряблые евнухи… Лорис-Меликов – фокусник… Он может вести двойную игру…
Будущее России решалось в этот день, ибо только от воли одного человека (как было на Руси спокон веку и, пожалуй, пребудет до конца дней) зависело, куда она пойдет.
Ближе к двум часам появились великие князья – Михаил Николаевич, великан с седеющей бородой и красно-сизым носом, генерал-фельдмаршал, наместник на Кавказе, и брат государя Владимир Александрович, а также принц Ольденбургский, член Государственного совета и сенатор. Не мог прибыть из-за болезни лишь великий князь Николай Николаевич.
Ровно в два из Белой гостиной вышел Александр III.
Немного стесняясь своей новой роли, он остановился у дверей и сказал:
– Господа! Прошу в залу…
Александр Александрович был под сильным впечатлением письма Победоносцева, отдельные фразы которого жгли мозг: «Изменников надо прогнать»; «Вы стали на великую высоту»; «Злое семя можно вырвать только борьбой с ним на живот и на смерть»…
Приветливо здороваясь, пожимая руку, государь пристально вглядывался сверху вниз в глаза каждому, словно силился прочесть в них что-то.
В зале стоял большой продолговатый стол, накрытый малиновым сукном; посредине – бутылки с сельтерской; вокруг стола было расставлено двадцать пять кресел. Перед каждым на столе – бумага и карандаш. Посреди стола, спиною к окнам, обращенным на Неву, сел молодой государь, напротив него – министр внутренних дел и диктатор Лорис-Меликов. Лишь одно кресло пустовало.
Александр III вспомнил, как, еще будучи наследником, писал Лорис-Меликову: «Если Николай Николаевич не был бы просто глуп, я бы прямо назвал его подлецом…» Хотя великий князь пользовался любовью среди войск и был возведен за Русско-турецкую войну в звание генерал-фельдмаршала, молодой император считал, что в роли главнокомандующего он проявил себя из рук вон плохо. После третьего неудачного штурма Плевны не более и не менее как предложил на военном совете отвести войска к Дунаю и возобновить кампанию лишь весной следующего года. Слава Богу, батюшка не внял его советам и вызвал генерала Тотлебена, истинного покорителя Плевны, за которую Николай Николаевич почему-то получил Георгия 1-й степени. Нет, военный авторитет дяди Низи раздут. А что он позволяет себе в личной жизни! Сперва жуировал и менял наложниц. А потом при живой жене завел эту танцовщицу Числову…
«Нечистоплотен и глуп», – сказал себе государь.
Еще раз поглядев на пустое кресло с малиновой обивкой, Александр III, уминая в тесном стуле с подлокотниками свое грузное огромное тело, не без некоторого смущения произнес:
– Господа! Я собрал вас сегодня, несмотря на переживаемое нами крайне тягостное время, для обсуждения вопроса в высшей степени важного. Граф Лорис-Меликов докладывал покойному государю о необходимости созвать представителей от земств и городов. Мысль эта в общих чертах была одобрена моим покойным отцом. Он сделал, однако, некоторые заметки,
Затем государь предложил Лорис-Меликову прочесть его записку. Она была составлена еще до катастрофы 1 марта, и в начале ее отмечались успехи, достигнутые благодаря примирительной политике. Здесь царь остановил его:
– Кажется, мы заблуждались. – Он встретил горящий из глубоких глазниц взгляд Победоносцева, сидевшего по левую руку от Лорис-Меликова, и густо покраснел.
Граф Михаил Тариэлович продолжил чтение. В записке говорилось о многочисленных беспорядках в местном управлении и необходимости переустройства его на лучших основаниях. Для этого, по мнению министра внутренних дел, необходимо было составить весьма важные законодательные проекты при участии людей, практически знающих условия губернской и уездной жизни. Поэтому Лорис-Меликов испрашивал соизволения в Бозе почившего императора на учреждение особой редакционной комиссии, в которой помимо должностных лиц участвовали бы и представители земства и городов. Комиссия после первоначального обсуждения должна быть затем преобразована в общее собрание под председательством лица, назначенного государем императором.
– Предложенные меры, – закончил Лорис-Меликов, – были одобрены покойным государем и утверждены ныне царствующим императором…
– Господа! – явно волнуясь, сказал Александр III. – Я еще раз прошу, ввиду крайней важности предлагаемой меры и тех последствий, к которым она может привести, высказаться совершенно откровенно. Вы не должны стесняться ни одобрением покойного государя, ни моему к ним отношению… Сергей Григорьевич, – обратился он к Строганову, – что думаете вы?..
Родившийся в царствование Екатерины Великой, сын знаменитого красавца барона Строганова, воспетого Байроном и убедившего Геккернов стреляться с Пушкиным, выдающийся археолог и бессердечный эгоист, граф Сергей Григорьевич с презрением поглядел на либералов. Ему ли, знававшему таких деятелей, как Державин, Кутузов и Аракчеев, соратник старовера Шишкова, слушать эту лукавую армянскую лису! Настал, наконец, черед разделаться с иллюзиями, которыми тешил себя покойный государь.
Строганов оперся на костыль узловатыми руками и заговорил:
– Ваше величество! Предполагаемая вами мера, по моему мнению, не только не своевременна при нынешних обстоятельствах, но просто вредна! – Он возвысил старческий альт. – Она вредна потому, что с принятием ее власть перейдет из рук самодержавного монарха, который теперь для России безусловно необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде. В последнее время и без предполагаемой новой меры власть значительно ослабла. В журналах пишут бог знает что и проповедуют всевозможные доктрины. Дошло до того, что, как я слышал, сам министр внутренних дел признал необходимым призвать к себе этих щелкоперов-журналистов, чтобы потребовать от них некоторой умеренности. Не так ли, Михаил Тариэлович?
– Ваше величество! – возразил Лорис-Меликов. – Граф Сергей Григорьевич не совсем прав. Я не видел редакторов повременных изданий с осени. Но с разрешения вашего я действительно объявил им через начальника Главного управления, а не сам, что если в каком-нибудь периодическом издании будет напечатана статья о необходимости конституции, то такое издание будет мною немедленно прекращено! В силу особого полномочия, дарованного мне вашим величеством. Угроза эта, кажется, подействовала…
– И слава Богу! – воскликнул Строганов. – Но, государь, подобная мера не будет уже возможна, если вы вступите на путь, вам предлагаемый. – Он приподнялся из кресел немощным телом и неожиданным басом прогудел: – Путь этот ведет прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России!