Александр Македонский. Сын сновидения
Шрифт:
Затаив дыхание, Александр взирал на это великолепие и думал о славе и мощи города, создавшего его. Он думал о величии людей, построивших театры и храмы, отливших бронзовые и высекших мраморные скульптуры, создавших фрески чудесной красоты. Он думал об отваге моряков, за все эти годы добившихся бесспорного господства на море, о философах, проповедовавших свои истины в этих великолепных портиках, о поэтах, ставивших свои трагедии перед тысячами взволнованных зрителей.
Он ощутил, как его переполняет восхищение и волнение, и со стыдом
ГЛАВА 26
Александр посетил театр Диониса у подножия акрополя, осмотрел здания и монументы на большой площади, где была собрана вся память города. Но особенно его восхитил Изящный портик с огромным циклом фресок о Персидских войнах работы Полигнота.
Там изображалась Марафонская битва с примерами проявленного героизма и бегун Филиппид, примчавшийся в Афины, чтобы сообщить о победе, и тут же упавший замертво от усталости.
Дальше виднелись сражения Второй Персидской войны: афиняне, покидающие свой город и в слезах наблюдающие с острова Саламин за пожаром в акрополе и разрушением храмов. И грандиозное морское Саламинское сражение, в котором афинский флот разгромил персидскую армаду. Александр восхитился картиной, представляющей бегство испуганного Великого Царя, преследуемого черными тучами и бурными ветрами.
Ему не хотелось покидать Афины, это чудесное место, этот ларец сокровищ, где человеческий гений проявил себя с наибольшей полнотой, но чувство долга и поручения отца звали его в Пеллу.
Олимпиада несколько раз писала ему — поздравляла с победой при Херонее и рассказывала, как скучает по нему. В этой не до конца объясненной настойчивости Александр угадывал глубокое беспокойство, невыраженную тревогу. Он хорошо знал свою мать: эта тревога, несомненно, была вызвана каким-то новым событием или болезненной страстью.
Поэтому в первые дни лета вместе со своим эскортом Александр покинул Афины и направился на север. В Беотию он вступил в Танагре, знойным полуднем проехал вблизи Фив, пересекая равнину под палящими лучами солнца, а потом поскакал вдоль берега озера Копаида, покрытого густой дымкой.
Время от времени цапля, как призрак, медленно взмахивая крыльями, рассекала туман, покрывавший болотистые берега, и теплую сырость пронзали крики невидимых птиц. Двери домов и ворота были задрапированы черным, потому что многие семьи поразила смерть, унеся самых близких.
Через день, знойным вечером, Александр достиг Херонеи. Под мрачным небом новолуния она показалась ему городом призраков, и царевичу не удалось воскресить в памяти образы недавней победы, чтобы утешить себя. Жалобный вой шакала и рыдание сов напоминали о тревожных мыслях той полной кошмаров ночи в шатре под огромным одиноким дубом.
Отец не пришел встретить его, так как в Линкестиде встречался с вождями иллирийских племен, и юноша после захода солнца, можно сказать, прокрался во дворец, где был
Александр ласково освободился от него и направился в свои палаты, где его ждала Кампаспа.
Девушка выбежала навстречу и крепко обняла его, потом сняла с него запыленные одежды и долго, не спеша, нежными руками мыла в ванне его уставшее от поездки тело. Когда Александр вышел из ванны, Кампаспа стала одевать его, но в этот момент вошла Лептина. Она покраснела и опустила глаза.
— Олимпиада хочет, чтобы ты как можно скорее пришел к ней, — сообщила служанка. — Она надеется, что ты останешься поужинать с ней.
— Хорошо, — ответил Александр и, когда Лептина удалилась, шепнул на ухо Кампаспе — Подожди меня.
Едва увидев сына, царица сжала его в бешеных объятиях.
— Что случилось, мама? — спросил юноша, освободившись и пристально взглянув на нее.
У Олимпиады были огромные глубокие глаза, как озера в местных горах, и ее взгляд отражал бурлящие в душе неистовые страсти.
Закусив нижнюю губу, она опустила голову.
— Что случилось, мама? — повторил Александр. Олимпиада повернулась к окну, чтобы скрыть досаду и стыд.
— Твой отец завел любовницу.
— У моего отца шесть жен. Он человек пылкий и никогда не довольствовался одной женщиной. К тому же он наш царь.
— На этот раз все не так просто. Теперь он влюбился в девчонку, ровесницу твоей сестры.
— Такое уже случалось. Это пройдет.
— Говорю тебе, на этот раз все не так просто: он влюбился, потерял голову. Это как…— Она издала короткий вздох. — Как в тот раз, когда я впервые познакомилась с ним.
— Какая разница?
— Большая, — заверила его Олимпиада. — Эта девушка беременна, и он хочет жениться на ней.
— Кто она? — помрачнев, спросил Александр.
— Эвридика, дочь полководца Аттала. Теперь понимаешь, почему я так беспокоюсь? Эвридика — македонянка, дочь знатного македонянина, а не иностранка, как я.
— Это ничего не значит. Ты из царского рода, твой род идет от Пирра, сына Ахилла, и Андромахи, жены Гектора.
— Это сказки, сын мой. А предположим, эта девица родит сына…
Александр онемел, охваченный внезапной тревогой.
— Объясни толком. Говори, что думаешь: никто нас не слышит.
— Предположим, Филипп меня прогонит и объявит царицей Эвридику — это в его власти. Тогда сын Эвридики становится законным наследником, а ты — ублюдком, сыном отвергнутой иностранки.
— Зачем ему это делать? Отец всегда любил меня, он всегда желал мне добра. Он готовил меня стать царем.
— Ты не понимаешь. Красивая и страстная девица может совершенно свести с ума зрелого мужчину, а рожденный ею ребенок привлечет к себе все его внимание, даст ему почувствовать себя молодым, вернет безвозвратно ушедшие времена.