Александр Македонский. Сын сновидения
Шрифт:
Пришла пора отправиться в последний поход, самый дерзкий во всей его жизни. Решение принято, и все подготовлено: Александр будет возвращен, узы с царством Эпир укрепятся незабываемой свадьбой Клеопатры, после чего Филипп со своими воинскими частями присоединится к тем, что уже стоят у Проливов, — для решительного броска.
И все-таки, когда все уже было подготовлено и как будто складывалось наилучшим образом, когда Александр сообщил, что приедет в Пеллу и с большой помпой прибудет на свадьбу своей сестры, царя не покидало странное беспокойство, не дававшее ему заснуть по ночам.
Однажды,
— Куда это ты собрался, на завоевание Скифии?
— Так мне посоветовал мой слуга, государь.
— Это и видно. Ну, поехали.
Царь пустил своего скакуна в галоп, и они стали удаляться по дороге, ведущей из города.
Крестьяне уже вышли в поле на прополку пшеницы и проса и подрезку виноградных лоз.
— Посмотри вокруг! — воскликнул Филипп, переводя коня на шаг. — Посмотри вокруг! Прошло всего одно поколение, а горский народ, народ полуварваров-пастухов, преобразился — теперь это нация земледельцев, живущих в городах и деревнях под эффективным и упорядоченным управлением. Я позволил им гордиться принадлежностью к этой стране. Я выковал их, как металл в горне, сделал из них непобедимых воинов. А Александр насмехался надо мной за то, что я немного выпил на пиру; он говорил, что мне не под силу даже перескочить с ложа на ложе…
— Не думай больше об этом, государь. Вы оба пострадали: Александр поступил не так, как должно, но и был сурово наказан. А ты — великий монарх, самый великий из всех на земле, и он знает это и гордится этим, клянусь тебе.
Филипп замолчал. Когда они подъехали к чистому холодному ручью, который питали снега, тающие на горных вершинах, царь спешился и сел на камень, ожидая Евмена.
— Я уезжаю, — объявил он секретарю.
— Уезжаешь? Куда?
— Александр не вернется еще дней двадцать, а я хочу съездить в Дельфы.
— Тебе лучше держаться оттуда подальше, государь: они втянут тебя в новую священную войну.
— Пока я жив, в Греции не будет новых войн, ни священных, ни нечестивых. Я еду не на совет святилища. Я еду в само святилище.
— В святилище? — ошеломленно повторил Евмен. — Но, государь, оно принадлежит тебе. Оракул скажет все, что ты захочешь.
— Ты так думаешь?
Начинало припекать. Евмен снял камзол, обмакнул в воду платок и обтер лоб.
— Я тебя не понимаю. Именно ты задаешь мне такой вопрос! Ты же сам видел, как совет манипулирует оракулом по своему усмотрению, как заставляет бога говорить то, что устраивает определенный военный или политический союз…
— Верно. И все же богу иногда удается сказать правду, несмотря на наглость лживых людей, призванных служить ему. Я уверен в этом. — Филипп оперся локтями о колени и опустил голову, слушая журчание ручья.
У Евмена не нашлось слов. Что хотел сказать царь? Человек, переживший все крайности, знакомый и с подкупом, и с двурушничеством, видевший, как человеческая
— Ты знаешь, что написано на фасаде святилища? — спросил царь.
— Знаю, государь. Там написано: «Познай самого себя».
— А знаешь, кто написал эти слова?
— Бог?
Филипп кивнул.
— Понятно, — сказал Евмен, ничего не понимая.
— Я отправляюсь завтра. Инструкции и царскую печать я оставил Антипатру. Приведи в порядок палаты Александра, искупай его собаку, вычисти стойло Букефала. Пусть его доспехи засияют. И проследи, чтобы Лептина, как обычно, приготовила моему сыну постель и ванну. Все должно быть точно так же, как было до его отъезда. Но никакого праздника, никаких пиров. Нечего праздновать: мы оба отягощены горем.
Евмен согласно кивнул.
— Езжай спокойно, государь: все будет исполнено, как ты просишь, и наилучшим образом.
— Знаю, — пробормотал Филипп. Он похлопал секретаря по плечу, вскочил на коня и скрылся из виду.
На следующий день на рассвете Филипп с небольшим эскортом направился на юг, сначала через македонскую равнину, а потом через Фессалию. К Дельфам царь приехал из Фокиды после шести дней пути. Город, как обычно, заполняли паломники.
Они прибывали сюда со всего света, даже из Сицилии и с Адриатического моря, где на одиноком острове посреди моря возвышается город Спина. Вдоль дороги, ведущей в святилище, стояли маленькие храмы, посвященные Аполлону. Разные греческие города строили в Дельфах свои храмы, украшали их лепкой и часто ставили перед входом или сбоку поразительные скульптурные группы из бронзы или раскрашенного мрамора.
Встречались здесь также десятки лавок, наперебой торгующих особым товаром: животными для принесения в жертву, бронзовыми или глиняными подобиями стоящей в храме культовой статуи и других местных шедевров.
Возле святилища располагался гигантский треножник бога с огромным бронзовым котлом, который поддерживали три изогнувшиеся змеи, тоже из бронзы, отлитой из оружия, взятого афинянами у персов в сражении при Платее.
Филипп встал в очередь просителей, накинув на голову капюшон плаща, но от жрецов Аполлона ничто не ускользнуло. Очень скоро из уст в уста, от рабов до высших служителей культа, скрывающихся в самых дальних, тайных помещениях храма, пронесся слух.
— Здесь находится царь македонян, верховный глава совета святилища, — объявил, запыхавшись, молодой служка.
— Ты уверен в том, что говоришь? — спросил жрец, отвечавший в этот день за проведение службы и за оракулы.
— Трудно перепутать Филиппа Македонского с кем-то другим.
— Чего ему нужно?
— Он стоит в очереди с просителями, желающими получить ответ бога.
Жрец вздохнул.
— Невероятно. Почему было не предупредить кого-нибудь из нас? Мы не можем вот так, вдруг, дать ответ столь могущественной персоне… Живо! — приказал он. — Вывесьте знаки совета святилища и немедленно приведите Филиппа ко мне. Победитель в священной войне, верховный глава совета имеет абсолютный приоритет.