Александр Македонский
Шрифт:
Вскоре в Коринфе прошел конгресс, на котором греки согласились со всеми условиями Филиппа II. Был оформлен союз греческих государств (за исключением Спарты), который заключил «вечный» оборонительно-наступательный договор с Македонией.
Согласно решениям конгресса, члены нового Коринфского, или Панэллинского, союза заключали между собой мир. Полисы оставались независимыми, а в отношении их государственного устройства был признан статус-кво – оно должно было оставаться таким, каким было на момент проведения переговоров в Коринфе. Неприкосновенной оставалась территория полисов. Без соответствующего разрешения в гавань города не могли заходить даже македонские корабли. Для руководства Панэллинским союзом был создан синедрион – представительный совет эллинских полисов, регулярно созывавшийся все в том же Коринфе. Главой – гегемоном – союза был признан Филипп II. Позже он получил и титул верховного, союзного главнокомандующего – стратега-автократора. Власть его была исполнительной – он имел право созывать синедрион, но не имел права
Нет сомнений, что формальная сторона дела не вполне соответствовала фактической. Подавляющее большинство решений синедриона инициировалось Филиппом. Несмотря на задекларированный принцип невмешательства во внутренние дела городов, царь навязал совету постановление, которое было выгодно в первую очередь зажиточным аристократическим кругам, на которые македонянин опирался в большей мере. Этим постановлением было решение о неприкосновенности частной собственности по всей Элладе, запрете на передел земель, запрете на кассацию долгов и отпуск рабов на волю. Нередки бывали случаи вторжения на чужую территорию македонских гарнизонов. Так что афинский оратор Ликург действительно имел полное право сказать, что с телами павших при Херонее была погребена и свобода эллинов.
Итак, с самого начала гегемонии Македонии в Элладе это верховенство обосновывалось необходимостью вести войну против Персии. Идея такой войны не была изобретением современников Филиппа и Александра, она витала в эллинском обществе практически сразу после окончания последней из греко-персидских войн в конце V века до н. э. О необходимости объединения Греции для похода против персов говорил еще Горгий в своей Олимпийской речи, произнесенной в 392 году до н. э., а затем и множество других ораторов. Подобные планы строил диктатор Ясон из Фер. Дело было, конечно, не в обиде, которую нанесли грекам персы своими нападениями в 490 или 480 годах до н. э. и не в вывезенных из Афин статуях богов и героев, на которые в свое время обращал особое внимание Александр Великий. Гораздо важнее было снять социальную напряженность полисного общества, которая все отчетливее давала о себе знать по ходу IV века до н. э. О кризисе полисного устройства в это время пишут фактически все современные историки. Имущественное расслоение, обезземеливание, настоящие гражданские войны, распри между полисами, распространение наемничества – это далеко не полный перечень характерных для того времени явлений, которые заставляли передовых общественных деятелей задуматься над возможностью экспансии на восток. Война направляла энергию масс на борьбу с внешним врагом, удаляла из Эллады деструктивные элементы, давала новые земли, расширяла сферу экономического влияния торговцев, позволяла беднякам расплатиться с долгами, а богачам набирать рабов не из сограждан, а из «варваров».
Такого рода идеология отчетливо выражена в речах уже упомянутого нами Исократа. «Что же произошло хорошего от войны из-за вывода колоний и от этих деяний? – говорил он в своей Панафинейской речи. – Ведь это, я думаю, многие больше всего хотят услышать. Эллины, удалившие такое множество столь скверных людей, стали богаче средствами к жизни и более единодушными; варвары были прогнаны из их владений и стали менее высокомерными, чем прежде». В другом месте он говорил уже конкретно о Персидской державе: «Известно, что и царь властвует не потому, что азиатские народы этого желают, а потому, что он собрал вокруг себя войско более сильное, чем у каждого из них; если мы переправим туда войско еще более сильное, чем это (а при желании мы бы легко его собрали), мы сможем безопасно собирать дань со всей Азии. Гораздо лучше воевать с ним за царство, чем между собой бороться из-за гегемонии. Хорошо бы совершить этот поход еще при нынешнем поколении, чтобы те, кто вместе переживали беды, насладились бы и благами, и не прожили бы жизнь в несчастьях».
Оставалось только выбрать подходящего предводителя. Причем предводителя, наделенного правами тирана. Афинский политик обращал свое внимание на Ясона из Фер, Дионисия из Сиракуз и в конечном счете увидел, что единственно возможный вариант – стремительно одерживающий победы могущественный македонский царь. Уже в 346 году до н. э. Исократ писал Филиппу: «Вот я и говорю, что тебе нужно и из своего ничем не пренебречь, и попытаться примирить города аргивян и лакедемонян, и фиванцев, и наш… Если бы ты четыре только города убедил быть благомысленными, ты и другие города избавил бы от бедствий». Затем автор письма убеждает царя, что тому приличествует считать своим отечеством не какой-либо отдельный город, а всю Элладу. Наконец дошло дело и до советов по поводу войны против Персии. Исократ предлагал Филиппу «выгородить как можно большую территорию и отделить себе то, что принято назвать Азией, а именно область от Киликии до Синопа». Иными словами, провести границу между эллинскими и персидскими территориями примерно вдоль 35° восточной долготы – захватить значительную часть полуострова Малая Азия.
К тому времени Персидская держава представляла собой все еще огромное, но довольно слабое по сути
После установления своей гегемонии в Элладе Филипп вел активную подготовку к войне с Персией, в Малую Азию был отправлен «ограниченный контингент» – 10 тысяч человек под командованием Пармениона и Аттала. Жители греческих городов западного побережья полуострова встречали македонян как освободителей. Полководцам Филиппа удалось вытеснить персов из Эфеса и Магнесии, создав плацдарм для дальнейшего наступления. Но широкомасштабную войну против империи Ахеменидов предстояло вести уже Александру, поскольку сам Филипп в 336 году до н. э. был убит. Не исключено, что в заговоре участвовал и его сын. Им могло двигать и честолюбие, желание занять место гегемона, и просто месть. За что же Александр мог мстить несомненно любившему его отцу?
Александр родился 22 июля 356 года до нашей эры (по другим данным – в октябре того же года). Казалось, ничто не должно было омрачить будущего этого царского первенца. Отец и мать – уроженка Эпира Олимпиада – были страстно влюблены друг в друга. Благодаря таким родителям Александр имел прекрасную родословную – ведь отец возводил свой род к Гераклу, а предком эпирских правителей считался Ахилл.
По легенде, великий полководец родился в тот самый день, когда Герострат сжег одно из чудес света – храм Артемиды в Эфесе [4] .
4
Это позволило одному античному автору пошутить: «Понятно, почему богиня не смогла защитить свой храм в Эфесе: она была занята тем, что принимала роды у Олимпиады – матери величайшего героя всех времен».
Мать окружила сына заботой, и на первых порах именно она занималась его воспитанием. Олимпиада была женщиной властной и строгой со всеми – кроме сына. Надо сказать, что жители столицы Македонии – Пеллы – не очень любили дикую эпирскую принцессу, не все одобряли брак знатного Аргеада (предки Филиппа были из Аргоса) с чужестранкой, но царь не обращал на это внимания. На то он и стремился к укреплению царской власти, чтобы не оглядываться на всех придворных при выборе жены.
Первого воспитателя сыну Олимпиада также подобрала сама. Им стал ее соплеменник Леонид, придерживавшийся спартанских методов в педагогике – никаких нежностей, «лучший завтрак – ночной поход, лучший ужин – скудный завтрак»… Плутарх передает воспоминания Александра о том, как Леонид переворачивал его подстилку на кровати, чтобы убедиться, что мать не подложила сыну что-нибудь вкусненькое. Правда, гораздо чаще с наследником возился подчиненный Леонида – простоватый Лисимах. Своего подопечного он называл Ахиллом. Лисимах на всю жизнь, как и мать, а также кормилица Ланика, остались друзьями Александра. Сын Филиппа воспитывался вместе с детьми других придворных, многие из которых стали впоследствии его соратниками, например Гефестион, которого Александр любил как брата.
Александр был мальчиком своенравным и великодушным одновременно, учителя то жаловались на упрямство, буйный характер, вспыльчивость наследника, то хвалили его за хорошие способности, щедрость, чувствительность. Щедрость осталась щедростью на всю жизнь, а вот детское упрямство стало железной волей, неумолимостью и отвагой военачальника, жестокостью покорителя народов. Знаменитый эпизод приключился с малолетним Александром, когда ему подарили великолепного коня – Буцефала, названного так из-за необычной, напоминающей бычью, формы головы. Никто не мог укротить жеребца, тогда за дело взялся сам будущий полководец: он подскочил к Буцефалу и повернул его мордой к солнцу, после чего ослепленный конь позволил новому хозяину оседлать себя. Восхищенный Филипп якобы воскликнул: «Сын, ищи царство по себе, Македония слишком мала для тебя!» Буцефал навсегда остался любимцем Александра. Когда во время похода против мардов на берегу Каспийского моря конь был украден, царь пригрозил опустошить страну, если его немедленно не возвратят; воры поспешили выполнить это требование. После смерти Буцефала Александр приказал назвать его именем один из городов, основанных во время похода в Индию.