Александр Невский. Сборник
Шрифт:
В ужасе вскакивает боярыня с постели.
— Вещий, вещий, — шепчет она в испуге. — Убили его, моего сокола ясного, извели злодеи, — рыдает она и падает перед образами на колени.
Она убеждена теперь в смерти Михайлы, это Бог сжалился над ней, услышал её нынешнюю молитву и послал ей откровение.
Долго молилась боярыня, забрезжила заря, а она всё ещё стояла на молитве.
Одна ночь эта состарила её на несколько лет, на лбу появились морщинки, в богатой, чёрной как вороново
Послышался удар колокола. Боярыня встрепенулась.
— К заутрене, никак! — проговорила она. — Пойти помолиться о нём! — И начала спешно собираться.
Церковь была полна народу; боярыня еле протиснулась.
— Батюшка! — окликнула она священника, когда тот проходил мимо. — Помяните, батюшка, убиенного на брани Михаила!
Священник молча кивнул и прошёл в алтарь.
Боярыня как стояла, так и застыла на месте, ни молитвы, никаких дум. Уставившись на лик Спасителя, она не сводила с него глаз.
Вышел дьякон и начал ектению.
— Помяни, Господи, убиенного на брани Михаила...
Рухнула боярыня на колени и припала горячим лбом к холодным плитам пола.
— Помяни, Господи, помяни, Господи! — зашептала она вслед за дьяконом.
Наконец она встала и, шатаясь, вышла из церкви.
Воротилась она домой и снова запёрлась в четырёх стенах, никого не видя, не зная, что творится в Великом Новгороде, поглощённая тоской-кручиной и горем лютым.
Вдруг встрепенулась она, над Новгородом повис гул колокольный.
— Должно, князь с дружиной ворочается, зачем и звонят, коли не за этим!
И начала собираться. Выскочив за калитку, она увидела толпы народа; трудно было ей пробираться сквозь толпу, её толкали, мяли, но она ничего не чувствовала, только бы пробраться вперёд, поближе к дружине княжеской.
Вдали заблестели секиры, доспехи. Сильно бьётся сердце боярыни. Вот уже и близко, так близко, что всех разглядеть можно, и всматривается, зорко всматривается она в проезжающих.
Вот князь здесь же, рядом, почти с ним должен ехать и Солнцев, но его нет; бледнеет боярыня, замирает её сердце; дальше едет боярин Симский, чёрный, загорелый, с трудом узнает его.
«Может, и Михайлу я не узнала, — старается утешить себя боярыня, — да нет, как не узнать? Коли чужих узнала, так как же своего-то родимого не узнать? Сердце бы подсказало».
Проехал князь со старшими дружинниками, прошли простые дружинники, все глаза проглядела боярыня, а Михайлы нет как нет!
Замертвела она вся, ноги стали подкашиваться.
— Что же мне делать, что делать? — шептала она, не зная, что делать, куда идти. Силы оставляли её. С трудом поворотила она домой.
Пусты, мрачны показались ей хоромы. Она упала на лавку и горько-горько зарыдала.
— Что же делать теперь? Зачем жить, зачем мне жизнь, коли не ждать в этой жизни ни счастья, ни радости!
И вспоминается ей монастырь, тихая, мирная жизнь, избавленная от всяких житейских тревог и волнений.
— Никому я теперь не нужна, никому на свете, отпущу кабальных холопов, награжу их, пусть будут вольные, пусть живут, как сами хотят, а я в монастырь пойду, буду замаливать свой грех, может быть, Бог и наказывает меня за него! — решила она.
И после этого решения стало ей так легко, словно камень тяжёлый спал с её сердца. Но и в ней самой почти мгновенно произошла перемена. Как бы закаменела она, словно всё умерло в ней.
— Завтра же соберусь и пойду просить мать игуменью, чтобы она приняла меня к себе, успокоюсь там, молиться буду, авось Бог простит меня!
Между тем время шло и шло, вечерело уже. В покой вошла холопка.
— Боярин какой-то пришёл, тебя, боярыня, спрашивает.
— Какой такой боярин? — спросила, бледнея, Марфа.
— Не знаю, говорит, молви боярыне, словцо нужно ей сказать.
Вышла она и при виде боярина еле устояла на ногах. Перед ней стоял Симский.
— Зачем ты, зачем? — хватаясь за грудь, спрашивала Марфа.
— Прости, боярыня, коли потревожил, — проговорил Симский, отвешивая низкий поклон, — только мне нужно тебе весточку одну передать.
— Какую весточку?
— Об Михайле Осиповиче, боярыня.
Не сдержалась боярыня, бросилась вперёд и схватила за руку Симского.
— Убили? — задыхаясь, проговорила она.
— Зачем убили? — улыбнулся Симский. — Поцарапали маленько, через недельку, гляди, и явится к тебе.
Силушки оставили Марфу, зашаталась она, боярин подхватил её.
— Что ты, боярыня, Господь с тобою? — говорил растерявшийся Симский. — Что ты?
Но в ответ боярыня разрыдалась. Симский стоял растерянный, не знал, что делать. Наконец она стала успокаиваться.
— Да ведь он, боярыня, ничего, говорю, скоро на ноги встанет, ему только маленько плечо порубили! — утешал её Симский.
— Что же ты мне раньше не сказал... утречком бы...
— Часом раньше, боярыня, часом позже — всё едино, — усмехнулся Симский.
— Ох нет... не видать мне больше Михайлы, — снова зарыдала боярыня.
— Как так? Господь с тобой, говорю, через неделю будет.
— Да меня-то, пойми, меня не будет! — с отчаянием проговорила она.
— Да куда же тебе деваться-то, я что-то в толк не возьму, воля твоя, боярыня.
— В монастырь уйду.
Симский в изумлении уставился на неё.