Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— Вольные люди Великого Новгорода, — заговорил посадник, — великий позор и срам обрушился на нашу голову. Сегодня у нас обрёлся иуда — предатель. Как тот продал Христа, так наш продал ворогу Святую Софию. Сегодня князь прислал с полонёнными шведами, коих он разбил, и боярина Всеволожского. Боярин этот был у шведов и дрался с княжескими дружинниками, шёл против Великого Новгорода. Может, такой срам и бывал у нас, только на моей памяти теперь первый. Берите его, — продолжал посадник, указывая на Всеволожского, — и судите. Как порешите,
Посадник кончил. Толпа замерла в молчании, только множество грозных сверкающих взглядов было устремлено на предателя.
Наконец кто-то заговорил, и, как бушующее море, зарокотала многотысячная толпа. Г розное, опасное слышалось в этом рокоте. Всеволожский понял и пошатнулся, но в тот же миг решимость блеснула в его глазах, он сделал шаг вперёд.
— Вольные люди! — решительно крикнул он. — Я старик и всю свою жизнь положил на службу нашему Господину Новгороду!
Толпа начала утихать.
— Больно было глядеть мне на вас, когда вы теряли вольность за вольностью, власть отдавали князю! Я не отпираюсь, что дрался с дружинниками, я шёл против князя, а не против Новгорода, я защищал его!
Но говорить ему более не пришлось, толпа заволновалась, послышались крики, полные негодования:
— Обойти хочет!
— Иуда проклятый!
— Убить его! — неслось со всех сторон.
Симский только и ждал этого мгновения.
— В Волхов его, по стародавнему обычаю! — закричал он.
— В Волхов, в Волхов! — ревела толпа.
Тут же несколько человек лезут на лестницу, — вот уже один стал на помост, за ним лез другой, третий. В отчаянии бросается боярин к лестнице и мощным ударом кулака сваливает с помоста ворога. Это ещё более ожесточило толпу.
— Бери его, иуду окаянного, супротивника, ослушника! — поднялся кругом ещё больший рёв.
Боярин замахнулся и на второго, но этот оказался ловчее первого, он схватил Всеволожского за ноги и повалил на помост. Несколько мгновений спустя он был сброшен вниз. Десятки кулаков обрушались на боярина.
— Стой! Не трожь, живого его утопить! — послышались со всех сторон крики.
Полуживого Всеволожского подняли с земли и потащили к мосту. Боярин не в силах был сопротивляться. Его притащили на мост, притащили также и камень в несколько пудов весом, привязали его толстой верёвкой к шее боярина; дико, выкатившимися от ужаса глазами смотрел Всеволожский на эти приготовления. Наконец шею его плотно охватила верёвка, камень столкнули с моста и тот потащил за собою боярина.
Грузно ударился он о поверхность воды, высоко всплеснулся Волхов, бриллиантами сверкнули его серебристые брызги. Широкие круги быстро разбегались по реке, целый бугор пузырей вырос на воде, наконец всё стихло, Волхов успокоился.
Давно уже все разошлись, только двое оставались на мосту. Солнцев, глаза которого как будто приковались к реке, да глядящий на него с усмешкой боярин Симский.
— Ну, что уставился? — заговорил наконец боярин, дотрагиваясь до плеча Солнцева. — Что уставился, аль боишься, что вынырнет?
Солнцев вздохнул и поднял голову.
— Мне всё не верится, — тихо проговорил он, — уж сколько раз приходилось помирать ему, а всё жив оставался.
— Ну, теперь конец, камень-то во какой, тяжелющий, не пустит, да, чай, уж его душенька в чертовских лапах за грехи разделывается, видишь, и пузырей уж не пускает. Пойдём-ка лучше домой да подумаем о молодой вдове да о пире свадебном.
— Какой пир! — проговорил Солнцев. — Только повидаться с боярыней!
— Что ж, теперь запрета владычного нет, можно и повидаться, — говорил Симский, — только чудно, что ты про свадьбу не думаешь.
— Какая свадьба, зачем? Чтоб, повенчавшись, опять вдовой её оставить?
— Как так вдовой? Аль помирать собираешься?
— Почём знать, иду на такое дело!
— На какое такое?
— Завтра уйдём к князю, гонца прислал, зовёт.
— Аль не справится?
— Не знаю, велел дружину собрать и, не медля, идти, завтра чуть свет и двинемся.
— Должно, шведы напирают? — в раздумье проговорил Симский.
— Говорю, не знаю. Да, вот что ещё: велел клич кликнуть охотникам; хочешь, пойдём в поход?
— А что ж? — весело откликнулся боярин. — Мне бросать некого, а ратного дела я совсем не знаю, надо узнать!
— Так идёшь?
— Вестимо, иду, да ещё и других подобью.
— Вот и ладно; так к завтрему и собирайся.
— Мне что ж собираться: сел на коня — да и в путь.
Они подошли к дому Симского.
— Ну, прощай, — заговорил вдруг боярин, — не зову к себе потому, что у тебя и у меня дела немало, а вечером ужо заходи непременно, нужно тебя будет.
— Я хотел насчёт владыки... — Заговорил было Солнцев.
— Ужо, ужо всё успеем, только приходи, не замешкай.
Солнцев отправился хлопотать по сбору дружины, а из головы его не выходила боярыня.
«Что за счастье такое выпало на мою долю, — раздумывал он, — только бы и зажить с любушкой, так нет! То отец, то муж, а теперь вот в поход ступай, и вернусь ли назад, Бог весть, может, придётся там и голову сложить, так счастья и не увидишь, да, знать, и на роду мне написано никогда не видать его».
Солнышко зашло уже и начало темнеть, когда освободился Солнцев. Он выходил из себя от досады.
«Когда теперь ко владыке идти, Марфушу выручать? Ночь на дворе, того и гляди, ворота в монастыре запрут», — думал он, чуть не бегом направляясь к Симскому.
— Эк тебя, Михайло Осипович, когда принесло, — говорил весело боярин, окружённый доспехами и оружием, — я тебя давным-давно жду, поди, и боярыня вся извелась ожидаючи тебя!
— Что ж поделаешь, никак не управишься, теперь её и не увидишь, монастырь, чай, заперт! — говорил угрюмо Солнцев.