Александр у края света

Холт Том

— Ты в порядке? — задал я довольно дурацкий вопрос.

— Нет, пропади ты пропадом, я не в порядке, — отвечал он. — Ты, шут гороховый, ты мне ногу сломал.

— Извини, — сказал я. Это не самая умная вещь в данных обстоятельствах, но ничего дурного в виду я не имел. Он, впрочем, не был впечатлен.

— «Извини» будет маловато, чтоб тебя, — прохрипел он и тут же снова завопил от боли. — Ну, ты об этом пожалеешь, можешь не сомневаться, не будь я синтагмарх царской армии, и никому…

— Эвдемон? — произнес я.

Он дернул головой и вылупился на меня.

— Мы знакомы? — спросил он.

— Эвдемон, это же я. Эвксен.

— Что?

— Эвскен, — повторил

я. — Твой брат.

— Ох, преблагие боги!

Тут появилась пара солдат; они помогли Эвдемону подняться, вызвав еще один львиный рык, а затем сообщили мне, что я арестован.

— Не будьте идиотами, кретины, — прошипел Эвдемон. — Этот идиот мой брат.

Солдаты не вполне поняли, какое это имеет значение; брат или не брат, я был гражданским, который, по всей видимости, причинил серьезный ущерб действительному македонскому офицеру. Однако прежде чем они успели накинуться на меня и разорвать на части, Эвдемон стал раздавать приказы; можно было расслышать щелчки, с которыми их мозги отключились, передавая непосредственный контроль над мускулами, нервами и связками в их телах вышестоящему командиру. Они подхватили его на руки и понесли в направлении казарм, а он висел у них на плечах, как пьяница. Я двинулся следом.

Хирурга на месте не оказалось; он ушел на ужин. Эвдемон отправил кого-то разыскать его и мы остались одни во дворике у дома хирурга.

— Привет, Эвдемон, — сказал я. — Я думал, ты умер.

Он нахмурился.

— Да ну, — сказал он.

Я пытался придумать, что еще сказать.

— Как у тебя дела? — спросил я.

— Не очень, — ответил он. — Какой-то проклятый дурак только что сбил меня с катушек и сломал ногу.

Я смотрел на него. Он был пониже, чем я помнил, но существенно массивнее; чем бы он ни занимался последние двадцать с чем-то лет, это позволило ему обзавестись солидными запасами мускулов и плоти. Его плечи, руки и грудная клетка были огромны, а живот мешком свисал над ремнем. Даже пальцы у него были гигантские; моя рука пропала бы в его ладони целиком, как рука ребенка в руке отца. Щеки его были круглыми, как яблоки, а борода доходила почти до глаз. За всю жизнь я не видал шеи толще. Лица под бородой было почти не видно за исключением увеличенной копии отцовского длинного, плоского носа. На внутренней поверхности левого предплечья, почти точно посередине между кистью и локтем, красовался большой и живописный шрам, след жестокого ожога — я видел когда-то нечто подобное на голени одного кузнеца, который ухитрился поскользнуться, сжимая клещами раскаленный добела слиток бронзы, и на мгновение приложился к нему.

— Что случилось с твоей рукой? — спросил я.

— Обвал, — ответил он отстраненным, почти скучающим голосом. — Осадные операции под Тиром. Мы выкопали проход под стеной и подожгли подпорки, чтобы обрушить стены наверху. Какой-то идиот схалтурил и они рухнули слишком рано. Меня завалило, а шесть футов горящего дерева приземлились мне на руку. Конечно, я не могу двинуться; так и лежал там, пока за мной не вернулись. Мало было радости, — добавил он со слабой, мрачной улыбкой. — А сам-то ты как? Я так понял, ты вернулся домой? Как там у нас?

В его голосе слышался натужный интерес, с каким спрашивают о здоровье далекого и довольно неприятного родственника.

— Не так уж и плохо, — ответил я. — Почти так, как в твое время. Я немного навел порядок.

— Заделал дырку в крыше на кухне?

Я кивнул.

— Но дверь в кладовой так же заедает, — добавил я.

— Правда? Не могу припомнить. — Он попытался пошевелиться, но боль заставила его скривиться. —

В самом деле, Эвксен, ты просто какое-то наказание. Мы не виделись двадцать шесть лет и первое, что ты делаешь — ломаешь мне ногу. Ты всегда был неуклюжим засранцем.

— Я не специально, — ответил я виновато.

— А я и не говорил, что специально, — сказал он. — Но ты сроду не смотрел, куда прешь. Помню, в детстве, когда ты отпустил стремянку…

— Эвдемон, — прервал я его. — Ты неповторим. Мы не видели друг другу боги ведают сколько лет. Я в самом деле думал, что ты мертв. Проклятье, я думал, вся наша семья мертва. И вдруг, откуда ни возьмись, ты возвращаешься к жизни и все, что можешь сказать, это «Эвксен, ты неуклюжий засранец». В самом деле…

— Сделай милость, — сказал он. — Слушай, я в общем могу поверить, что ты и правда не знал, что я жив, хотя поверить сложно. Так что ладно, ты обо мне не слышал. Но этого нельзя сказать про меня. О нет. Я слушал про тебя так долго, что тебе чертовски повезло, что я до сих пор не свернул твою поганую шею. Проклятье, да если б не ты…

Я поднял руку.

— Погоди, — сказал я. — Я не понимаю.

— Прославленный Эвксен, — продолжал он. — Эвксен-философ. Эвксен, мудрейший человек из всех, кого я знаю. Эвксен, без которого ничто из этого не стало бы возможным. Говорю тебе, братец, бывали времена когда я был на толщину иголки от того, чтобы сбрить бороду, изменить имя и дезертировать только для того, чтобы не слышать ничего о чудесном, солнцеподобном жопорожденном Эвксене. И как будто этого мало, — с яростью добавил он, — после всего, что я из-за тебя натерпелся, первое, что ты делаешь, когда наши дорожки пересеклись — ломаешь мою проклятую ногу. Вообще, — заключил он с горечью. — если, с другой стороны, я отделаюсь такой малостью, как сломанная ноги, это будет значит, что я мне невероятно повезло.

— Притормози, а? — сказал я. — Что именно я, ты говоришь, сделал?

Он невесело рассмеялся.

— Да чего ты только не сделал. Эвксен — Великий Пророк, учитель, наставник и вдохновитель божественного Александра, сына Зевса, пасынка Филиппа. Благие боги, братец, ты один из самых знаменитых людей в Империи. И, — добавил он, дернув плечом, — я твой младший брат. Чудесно. — Он испустил долгий, страдальческий вздох. — Ну, — сказал он. — По твоему виду не скажешь, что ты кружился в вихре наслаждений. Ты выглядишь куда как погано, братец, без обид.

— Вот уж спасибо, — сказал я.

Тут как раз прибежал врач. Он был облачен в изысканное вечернее одеяние, закапанное вином спереди, а проходя в дверь, прикрыл ладонью богатырский зевок. Не знаю, что-то в нем было такое, что не вызывало доверия.

— Что, черт побери, стряслось такого срочного, — сказал он, — что меня оторвали от ужина?..

Это была тактическая ошибка. Он подошел слишком близко к скамье, на которой возлежал мой брат, и прежде чем он успел закончить фразу, Эвдемон протянул свою гигантскую левую лапу, ухватил хирурга где-то в районе ворота и дернул вниз, так что тот оказался на коленях. Отменно проделано.

— Ты пьян, — сказал он.

Врач был слишком потрясен, чтобы ответить; как и любой на его месте, то есть стоя на коленях менее чем на расстоянии вытянутой руки от свирепых, выпученных глаз моего брата. Эвдемон продержал его в этом положении до счета пять, затем ослабил хватку и позволил ему вырваться. Хирург выпрямился и отступил на пару шагов.

— А ты пьян? — спросил я.

— Нет, конечно же нет, — ответил хирург.

— Да ты весь залит бухлом, — заявил брат. — Если ты трезвым в собственный рот не попадаешь, ты чертовски хреновый хирург.