Александр. Том 1
Шрифт:
— Если у тебя нет любовника и планов на будущую жизнь, тогда, может быть, мы сейчас на этом остановимся? — спросил я у неё, переходя на «ты». — Юля, ты мне симпатична, и мне действительно тебя искренне жаль. Давай договоримся. Пока Костя на Кавказе, мы оба подумаем над твоим предложением. Если случится так, что ты встретишь за это время свою истинную любовь, или же человека, который сумеет о тебе позаботиться, то я лично похлопочу перед Священным Синодом о твоём разводе. — Я не стал добавлять, что это случится ещё и в том случае, если я обнаружу определённую выгоду от расторжения твоего брака с Костей. Да, вот такая
— А если нет? Если ничего из того, о чём вы говорите, не случится? — она всё ещё держала руки в молитвенном жесте.
— Я постараюсь повлиять на Константина. — Совершенно серьёзно пообещал я ей. — А теперь иди и ещё раз подумай над тем, как жить дальше. С Елизаветой поговори. Возможно, она тебе что-нибудь посоветует. В самом крайнем случае я могу тебя вовсе отгородить от Константина. Вы будете встречаться на приёмах и на семейных ужинах. Редко и при свидетелях.
— Да, но… — она задумалась, и это был хороший знак.
— И ещё, Юля, подумай, может быть, ты чем-нибудь хочешь заняться? Ну, не знаю, организация школ для девочек-сирот дворянского происхождения, например?
— Я подумаю, — ответила она вставая.
Мне тоже пришлось оторвать задницу от стола, на котором я так хорошо устроился. Юлия вышла, точнее, выбежала из кабинета. М-да, не на такой ответ она рассчитывала, это точно. Но тут уж я не могу угадать: она хотела, чтобы я ей позволил развестись, или её разочаровало что-то другое.
— Ваше величество, к вам Кутузов Михаил Илларионович, а также Кологривов Андрей Семёнович очень просят их принять, — Сперанский встал у двери, словно хотел её удерживать.
— Цель визита? — я невольно нахмурился. Кутузов должен был прийти завтра. Сейчас же я ждал Макарова, который почему-то задерживался.
— Не знаю, они не сказали. Но, судя по вырывающимся выражениям Андрея Семёновича, речь пойдёт о жалобе, — Сперанский поджал губы.
— Пускай изложит суть жалобы на бумаге и вручит её тебе, — я всё ещё не понимал, в чём проблема. — И при чём здесь Кутузов?
— Я не могу вам советовать, ваше величество, но, может быть, вам стоит выслушать обоих? — вздохнув, спросил секретарь.
— Вы меня просто заинтриговали, Михаил Михайлович. — Я снова присел на стол. — Зови, послушаем, что они скажут. Да, вы останетесь здесь. Так удобнее подслушивать.
— Ваше величество, — он поджал губы. Вот ещё одна оскорблённая невинность на мою голову. А ведь подслушивает, гад. Но я не в претензии. Ему это по должности положено.
— Ваше величество, — Кутузов заскочил в кабинет первым, оттолкнув рослого кавалериста.
— Дайте мне пройти, — кавалерист ворвался в кабинет, но остановился под моим взглядом и неловко поклонился. — Ваше величество. Я уже просто не знаю, к кому обращаться. Я даже писал жалобу на ваше высочайшее имя, но она, по всей видимости, не дошла до вас.
Я нахмурился и бросил взгляд на Сперанского. Тот же подскочил к столику, на котором стояли письменные принадлежности, и принялся что-то писать.
— Мы обязательно разберёмся в том, почему ваша жалоба не дошла до меня, Андрей Семёнович. — Медленно произнёс я. — А теперь я хочу услышать, в чём заключалась суть вашей жалобы?
— В ту ночь, когда государя Павла Петровича удар хватил, — когда он это сказал, моя рука рефлекторно дёрнулась, и я нащупал
Павел Голенищев-Кутузов был в списке заговорщиков под номером двадцать четыре. То есть не невинная овечка. Макаров присвоил номера заговорщикам в порядке личной заинтересованности в успехе заговора. Значит, он на что-то рассчитывал. Я посмотрел на Кологривова, и мне захотелось его придушить. Ну не мог ты, скотина, ещё немного подождать, что ли. Потому что я не могу сейчас не отреагировать на столь вопиющее нарушение Устава. Просто не могу. Меня не поймут в войсках. А те же заговорщики, которые пока затихарились, гадая, что со мной происходит, примут моё молчание за слабость. Ещё Макарова где-то черти носят. Я перевёл взгляд на Кутузова и мысленно взмолился: «Помоги мне, сукин ты сын, выпутаться из этой задницы». А вслух произнёс.
— Михаил Илларионович, я жду объяснений.
Глава 17
Сегодня я решил съездить в Институт благородных девиц. Просто сидел за завтраком, смотрел на Екатерину, весьма демонстративно не желающую со мной разговаривать, и решил посетить это знаменитое учреждение. Екатерина на меня обиделась, когда не смогла пообщаться с матерью наедине. Только в окружении фрейлин, точнее, одной фрейлины — Анны Петровны Гагариной, в девичестве Лопухиной.
Это был удар для обеих женщин, когда я указал на Гагарину и сказал, что она отныне статс-дама двора её величества вдовствующей императрицы. Обе пытались что-то возражать, но я притворился глухим. Зато уже сейчас, спустя полтора месяца моего пребывания в этом мире, я узнал, что трепетная Аннушка, та ещё стерва. Но я подозревал это. Невозможно стать фавориткой императора и оставаться при этом этакой невинной простушкой. Так, увы, не бывает. Не случилось и на этот раз.
Сейчас каждый вечер у меня начинался с того, что я прочитывал огромный доклад о том, как прошёл день Марии Фёдоровны. Делала она это демонстративно, чтобы её величество видела. Таким образом, Анюта пыталась себя обезопасить. Правда, перед этим она попыталась права качать, мол, я обещал отпустить её к мужу. На что получила ответ: что я обещал подумать над этой просьбой, но не удовлетворить её.
К тому же её муж вскоре присоединится к ней здесь, в Петербурге. Или в Москве, перед коронацией. Потому что я приказал всем проживающим по заграницам подданным вернуться. Официально — на коронацию, а неофициально, чтобы Макаров смог их проверить как их самих, так и их контакты. А то, как-то их слишком много оказалось, тех, кто имел гражданство Российской империи, но проживал за границей. И проживал там не по долгу службы, а просто потому, что нравилось. Им нравилось, не мне. Меня-то как раз такое положение дел не устраивало просто категорически. Ведь каждый из них вёл активную переписку с оставшимися в России родственниками и друзьями. И у меня не было гарантии того, что они не сливали информацию на сторону, любовникам, например.