Александра
Шрифт:
— Саша… Сашенька. Дождался тебя, лада моя. — Прохрипел он. Круги под глаза, осунувшийся. Черты лица заострились. У меня ноги подогнулись. Подошла медленно к нему. Он смотрел на меня. На его губах появилась улыбка. — Жена моя. — Он тяжело дышал. Я уткнулась ему в грудь. Слёзы сами бежали. Он погладил меня горячей рукой по голове, по моим волосам. — Сашенька моя.
— Что с тобой, родной мой?
— Прости, люба моя. Не уберегся. Плохо мне. Думал не дождусь тебя.
Я стала лихорадочно убирать повязки. Мне надо было увидеть рану.
— Саша, остановись. —
— Божен, готовьте операционную. Живо! Горячую воду и свежие бинты.
— Где именно, царевна, готовить?
— Мне плевать, где, главное, чтобы больше света было. — Рану я увидела. И она очень мне не понравилась. Я поняла одно, у Вани идёт сепсис, заражение крови. А у меня совсем нет антибиотиков. Края раны почернели. Мамочка, только не это.
Ванечка смотрел на меня. Улыбался.
— Сашенька, ничего не надо. Поздно. Я знаю, что мне осталось совсем немного. Побудь со мной. — Я держала его за руки. Наклонившись, целовала в губы. Я понимала, что опоздала. Если бы на два дня раньше, даже на один день. И я могла бы его спасти. И если бы у меня были антибиотики…
— Саша. — Шептал он, совсем обессиленный. А я смотрела на него и глотала слёзы. — Я ни о чём не жалею. Я любил и люблю самую прекрасную деву на земле. И она любила меня. Она подарила мне сына. А ведь я должен был умереть там, тогда ещё, когда нас зажали литвины с ляхами. Но ты отсрочила мой уход. Главное, что после меня останется мой сын. Сашенька, сбереги его, прошу тебя.
— Конечно, родной мой. Он так похож на тебя.
Иван улыбнулся. Прошептал:
— Люба моя ненаглядная. — Замолчал. Я плакала.
— Царевна, всё готово. Вода нагрета. Чистые тряпицы тоже есть. — Услышала я Божена. Посмотрела на мужа. Поздно. Его глаза оставались открытыми, но в них уже не было жизни. Священник подошёл к нам.
— Царевна, раб божий Иоан Фёдорович преставился. Ты ничего не могла уже сделать. — Сказал он тихо. А я смотрела на мужа и не верила, что его уже нет. Мне надо было рыдать. Биться в истерике, но я молчала. Даже слёзы, что лились у меня только что, стали высыхать. Посмотрела на священника.
— Делайте своё дело, отче. — Отошла от смертного ложа супруга своего. Посмотрела на воина стоявшего при входе. Вспомнила его имя — Еремей. Он был своего рода заместителем моего мужа.
— Кто? — Еремей не понял вопроса. Я повторила. — Кто? Чьи люди сделали набег?
— Крымский бей Мурад.
— Но крымчаки пошли все на Польшу.
— Не все, небольшая часть пошли на Русь. Бей Мурад поганый бей. Он своих нукеров заставляет мазать наконечники стрел бараньим жиром и потом даёт загнить ему. Специально, чтобы даже простая рана стала смертельной. У меня ещё с десяток пораненных доходят так же. Двое уже умерли.
— Где эта тварь обитает?
— В низовьях Дона. Там его кочевья.
— Мне нужна эта тварь живая. Вместе со всей его поганой семьёй.
— Царевна. У него пять сотен сабель. Правда мы хорошо его побили. С сотню его нукеров точно уложили. Сначала пушками, потом стрелами. А под конец опять пушками. Но он всё равно остаётся сильным.
— И что? Плевать сколько у него сабель. Мне он нужен, и я получу этот кусок падали.
Я посмотрела на мужа. Он лежал умиротворённый. Черты его лица разгладились. Спи, любимый. Прости меня, что не смогла раньше прийти. И я отомщу за тебя. Жёстко, даже жестоко. Показательно, чтобы ни одна тварь кочующая даже не смела близко подходить сюда, подходить к моей семье. К твоей семье.
Глава 21
Всё повторяется. Идёт за веком век.
И вновь в окне, день окровавленного солнца.
О, как же ты безумен, человек,
Испивший злобу до конца, до донца.
Кровавых рек не обмелеют берега,
Костями устланы поля, что рожь рожали.
Одна на всех беспечности беда,
Одни на всех застывшие печали.
А небо, внемля ярости атак,
Меняет цвет, на ярко-алый тон.
И мы, страшнее бешенных собак,
Взгрызая глотки, воем в унисон.
Нас, полумесяц с праздничным крестом,
Что свет всегда дарил заблудшим душам.
Уже тиранит указующим перстом,
И вместо созиданья, рушит.
И лишь надежда, на ещё не стёртый разум,
Одна осталась, мечту с любовью упустив.
Что всё закончится, не постепенно, разом,
Сбивая совестью, злой неразумности прилив.
Александр Булаев
Обоз пришёл только на следующий день. Ванечку омыли и одели. Сама его обмывала и одевала в последний раз. Он был воином. А значит одела его в воинскую бронь. Один фургон из прибывшего обоза забрала сразу. Туда и поместила тело мужа. И в тот же день мы выехали в Москву. Крепость оставила на Еремея. Он должен был достроить то, что не успели. А не успели совсем немного. Плюс усилили крепость ещё тремя пушками. И пороху со снарядами, картечью и шрапнелью привезли достаточно.