Александра
Шрифт:
— Пусть уберут свои топоры. Я должен проехать сюда и убедиться, что татей тут нет.
— Никуда ты не проедешь. Это режимный объект.
— Чаво?
— Режимный Государев объект воинского назначения. Вход только для тех, кто имеет допуск, то есть разрешение на посещение Корпуса. А такое разрешение выдаёт сам Государь и я. Я тебе, боярин, разрешения не давала. Если тебе дал такое разрешение Государь, покажи бумагу с подписью и печатью Великого Князя. Если у тебя нет, то эти ворота не пересечёшь. А кто самовольно сунется, тот будет рассматриваться как ворог и иноземный шпион.
— Почему идёт стрельба из пушек?
— Потому, что были учения.
—
— За языком следи, боярин. Ты с кем разговариваешь?
Кадеты моментально подобрались. Смотрели на боярина зло, перехватив бердыши поудобнее. Если дать им сейчас команду, изрубят боярина в капусту, даже не задумываясь. Кирасиры тоже подобрались. Нацелили пики на боярина и других конных, которые толпились в воротах. К нам стали подтягиваться другие кадеты. Тоже с пиками. Айно, так же находившийся рядом со мной, мгновенно выхватил из налучия лук и натянув тетиву. В лицо борзого боярина смотрел наконечник бронебойной стрелы.
В этот момент к воротам подъехали ещё конные. Я узнала сотника Кобылу. Личная гвардия Государя. Боярин, увидев сотника, сдал конём в сторону. Мы смотрели друг другу в глаза.
— Царевна, что случилось? Почему стрельба и грохот? Государь знать хочет.
— Ничего не случилось, сотник. Я провела учения. Корпус был поднят по тревоге. Я хотела удостоверится, как кадеты сумеют организовать оборону в случае внезапного нападения ночью.
— То есть, это было не по настоящему?
— Это были учения, максимально приближённые к боевым. Якобы на корпус напала вражеская конница при поддержке артиллерии. Казармы и прилегающую территорию стали обстреливать пушки. Для этого я и мой заместитель использовали заранее изготовленные взрыв-пакеты. Порох, но не так много и причинить вред ими было нельзя. Если только кто в штаны наделает. — Сотник усмехнулся, кивнул мне. Я продолжила. — Кадеты должны были действовать, согласно боевого предписания. Это всё у нас изучается и всё расписано в боевых уставах. Кто и что делает, а не бегает сверкая задом. О том, что будет ночью объявлена тревога никто не знал, кроме меня самой и моего заместителя полковника Евсея.
— И как? Справились кадеты?
— Артиллеристы справились. Правда половина в исподнем выскочила. Но ничего. Они сумели выкатить пушки на позиции, зарядили и произвели залп картечью в направлении наступающего врага. Не всё, конечно, было хорошо. Конница наша растерялась. Но будем исправлять это.
— Понятно. Но всё же, Царевна, надо как-то это… Вы весь Кремль переполошили. Государь посчитал, что кто-то напал. Я сообщу ему о том, что ты мне рассказала. Но думаю, он сам потребует тебя объясниться.
— Я понимаю. И по первому требованию приеду к Государю.
— Тогда может прямо сейчас в Кремль проедешь?
— Хорошо. — Оглянулась назад. Увидела дядьку. — Господин полковник, принимайте командование Корпусом. Я к Государю.
Со мной по мимо Айно Эста и Божена, поскакал десяток кирасир. И полусотня Кобылы. Улица Москвы были перегорожены на ночь рогатками, такими деревянными приспособлениями не позволяющие перемещаться. За рогатками то там, то тут находились вооруженные люди. В основном из самих москвичей. Смотрели на нас тревожно. М-да, заварила ты Сашка кашу. Головой думать надо. Не в поле же находишься из пушек ночью в городе палить, разыгрывая боевые действия. Здесь народ к такому не привык. Воспринимают угрозу реально. Вон как боярин какой-то прискакал со своими боевыми холопами. При подъезде к Кремлю нам повстречался князь Воротынский, в броне. С ним было несколько десятков его воинов.
— Александра, кто напал? Татары? — Спросил он.
— Нет, князь. Это я устроила своим кадетам учения. Подняла их по тревоге, будто на нас напали ночью. Вот они и отбивали нападение.
— То есть, угрозы не было?
— Нет. Вот еду сейчас к Государю, объясняться, почему пол Москвы всполошила.
— Я приеду сегодня днём. Не против?
— Приезжай князь-генерал. Тебе всегда ворота Корпуса открыты.
Он усмехнулся и кивнул мне. У Великого Князя я долго объяснялась. Сначала объясняла, что такое учения максимально приближённые к боевым. Почему необходимо было стрелять из пушек и не холостым зарядом, а боевым, непосредственно картечью.
Сидела, смотрела на него. Он ходил из угла в угол. Остановился, посмотрел на меня.
— Александра. Никто так никогда в Москве не делал. Ты даже меня не предупредила. Меня разбудили, говорят напали на нас. Но не понятно, толи татары, толи ливонцы, толи литвины с поляками, так как пушки палят!
— Прости меня, Василий. Я как-то не подумала о том, как на учения отреагируют в Москве. В следующий раз, обещаю, подобные учения со стрельбой буду проводить в поле, за городом.
— Ну-ну. — Он помолчал, глядя на меня. Я сидела, стиснув коленки и положив ладони на них. Смотрела на него глазами невинной девочки. Василий покачал головой и хмыкнул. — Неугомонная ты, Александра! Ночью нормальные люди спят.
— Я не совсем нормальная, Василий. Сам же видишь. Я хочу, чтобы новая армия Руси была готова к любым действиям. К ведению боя в любых, даже самых тяжёлых для неё условиях. Иначе не стоило всё затевать это.
— Но кто же ночью воюет?
— Воюют. Мы воюем.
— То есть, для тебя напасть на твоего ворога ночью, когда он не готов, это нормально? Но это же не честно, Александра!
— Для кого не честно? Для нас честно. А что мой враг будет думать, это его дело. Как говорил мой покойный папа, это их половая драма.
— Что за половая драма?
— Это, Василий, такой оборот речи.
— Я иногда не понимаю тебя, что ты говоришь. Слова какие-то. Ну ладно. И всё же, нас могут обвинить, что мы ведём себя как варвары.
— Кто? Европа? Да наплевать на неё. Они и так считают нас варварами, хотя сами даже зад себе не подтирают, не моются месяцами и воняют как козлы! Меня меньше всего заботит, что они будут думать и что говорить. Как известно, победителей не судят и горе побеждённым. Я не собираюсь заниматься куртуазностью и делать на поле боя реверансы. Для меня есть враг, и этот враг должен быть либо уничтожен, либо ему должен быть нанесён максимальный урон. Такой урон, чтобы он захлебнулся собственной кровью и долго ещё зализывал раны, и даже не смел смотреть в нашу сторону.
— Жестокая ты, Сашенька! — Засмеялся Василий. Ага, а сам то прямо белый и пушистый. Самые главные его враги, это, как не парадоксально, его родичи. Особенно до того момента, пока у него нет наследника. Поэтому он гнобил будущих возможных претендентов на московский трон. И казнил, и в казематы бросал, по самому малейшему подозрению.
— Василий, а ты милосерден к своим врагам?
Мы смотрели друг другу в глаза. И мы поняли друг друга. Он словно облегчённо выдохнул. Я поняла, что он сам переживал, что его будут считать чудовищем. Но тут он получил молчаливую поддержку от меня. И для него это оказалось очень важным. Он словно сказал мне, глазами — «Спасибо, Саша».