Александровскiе кадеты
Шрифт:
— Ап! — выдохнул Фёдор и палец мягко надавил на спуск.
…Офицер в длинной шинели и германском полевом шлеме взмахнул руками, выронил пистолет и с какой-то нелепой картинностью перевалился через узорные перильца, прямо в неглубокую воду парковой протоки.
Свисток, резкий, режущий — и сразу часто-часто выстрелы снизу, рассыпная дробь! — резкие, частые, «фёдоровки» огрызаются зло и быстро; патронов много, полные подвалы, жалеть их нечего — вообще ничего не жалеть, ни патронов, ни гранат, ни себя самих!
Наступавшие смешались, кинулись кто куда, вперёд, назад, в стороны; парк вроде
— Одиночными! Только одиночными! — проревел внизу Две Мишени.
Фёдор поймал в перекрестье пулемётный расчёт, пытавшийся установить свой MG08 в беседке. Упреждение — выдох — спуск, и первый номер падает, бессильно повиснув прямо на ограждении.
Часто, хотя и нестройно, захлопали ответные выстрелы. Неприятель залёг. В обычной войне погнали бы вестового — или, если технически продвинуты — дали б знать через полевой телефон, вызывая артиллерию по засевшему в твёрдом месте противнику. Но у этих своя артиллерия под боком — миномёты в броневиках. Конечно, это относительно лёгкие «ланцы», дальность их невелика, по паспорту двести саженей и, чтобы добросить до дворца, броневикам придётся и в самом деле встать под обстрел. Во всяком случае, он, Фёдор, и его команда вполне смогут.
Так и случилось. Цок, цок, шпысь — пули врезались в штукатурку вокруг окон, отлетали целые её куски, иные залетали внутрь, пронесясь над завалами из мешков с песком, взвизгивали настырно и противно. Фёдор поймал себя на том, что постыдно, как считалось у них, пригибает голову выругался, стиснул зубы и постарался поймать в прицел ещё одного пулемётчика, азартно садившего длинными очередями прямо по фасаду дворца.
Молодой, неопытный. Ствол быстро перегреется от такой стрельбы. Ага, и высовывается ещё, совсем дурак!..
Вскипал азарт. Перед тобой не человек, тварь Божия, созданная по образу и подобию, а ловкая и быстрая мишень, в какую трудно попасть. Трудно, но нужно.
И Фёдор попал, хоть и не с первого выстрела. Вражеский пулемётчик просто ткнулся лицом в землю, дьявольская машина замолчала. Конечно, найдутся другие, но, может, теперь поостерегутся?..
Первый из броневиков меж тем подъехал к протоке, медленно и словно неуверенно пробуя доски мостика. Ну, давайте же, так и хотелось завопить Фёдору. Завалитесь, как есть завалитесь!..
Нет, хитрые, гады, сообразили, додумались! Ревя и окутываясь сизым дымом, «мариненваген» подался назад. Застыл, и Фёдор увидел, прижав к глазам окуляры, как засуетились в открытом железном кузове. Борта высокие, видны только мелькающие головы в касках — тяжеленые германские штальхельмы с острым навершием, последней модели, что должны держать винтовочную пулю — но ничего, прошибу! Бронебойным-то патроном — не могу не прошибить! А если и не прошибу — шею супостату всё равно переломает!
И прошиб. Как раз, когда первая мина выпорхнула из короткого дула, взмыв по крутой дуге и так же круто низринулась вниз.
Ах, черти!..
Султан разрыва встал саженях в десяти перед фасадом; осколки хлестнули по стенам, вспороли мешки баррикад, тонкими струйками, словно кровь из ран, потёк кое-где песок.
Мастера… это не «фрейкорпс», не «добровольцы Гинденбурга», это кадровая армия. Надо же — сподобились мы чести!..
Справа и слева то и дело стреляли другие из его команды и — Фёдор знал — редкая пуля уходила у них в молоко. Второй броневик тоже подобрался было к первому, но первым командовал кто-то толковый и дал приказ выйти из-под обстрела.
Фёдор успел пальнуть ещё дважды — один раз попал, один промазал и чуть не взвыл от досады. «Мариенвагены» пятились, пехота противника залегла, не выказывая никакого желания подниматься, бой становился затяжным, когда все осторожничают, не кидаются в атаку в полный рост, а ждут, пока свою работу сделают снаряды или, как у нас сейчас, мины.
Следом за ним по отползшим броневикам стали стрелять и остальные. Две Мишени командовал внизу, младший взвод азартно палил, не давая врагу поднять голову. На открытых местах остались десятка два тел — молодцы малыши-салаги, метко били.
Но ты, Слон, Фёдор Солонов, вице-фельдфебель-кадет, должен соображать вперёд, на будущее. Сколько они тут просидят? Понятно, почему противник попёр именно сюда — «Северный Палас» стоит на перемычке меж естественными и искусственными озёрами, окружён болотами, каналами, шлюзами, ручьями и речками, в том числе и весьма глубокими. Дворец и парк, словно пробка, затыкают прямую дорогу к столице, и их уже не обойти.
А их тут немного не дотягивает до сорока. Три десятка из младшего взвода, семеро из «команды Солонова», да ещё Две Мишени. Его, конечно, за десятерых посчитать можно, но всё-таки!..
В заплечных мешках найдутся сухари и консервы, дворец бандиты окончательно разграбить не успели, по большей части удовольствовавшись винными подвалами, ну и походя переломав, перепортив попавшееся им на пути; что-то съестное наверняка найдётся в погребах, как нашлись патроны у запасливого князя; как им удержаться, как не пропустить врага к столице?..
[1] «Павлоны» — прозвище юнкеров 1-го военного Павловского пехотного училища в С.-Петербурге.
Глава 1.1
Александровский кадетский корпус, главное здание.
1-ое сентября 1908 года, Гатчино
— Ну, идёмте, сударь мой едоръ Алексевичъ, — сказал папа. Не просто «Фёдор Алексеевич», а именно «едоръ Алексевичъ», спутать было невозможно. Тот самый звук, передаваемый «ятью», якобы давным-давно исчезнувший. Хотя как папе это удавалось, Фёдор так понять и не мог. Но вот когда «по-старинному» — знал всегда. Так папа обращался к нему редко, только в особых случаях, ну, вот таких, как сегодня.