Александровскiе кадеты
Шрифт:
— Подлиза, — прошипел кто-то в спину Фёдору.
— Отлично, кадет Солонов, — одобрил Две Мишени. — Военгимназия?
— Так точно, Третья Елисаветинская, господин подполковник!
— Оно и видно, — кивнул тот. — Само собой, устав знаете. Что ж, поручаю кадета Ниткина вашему попечению. Он, что докладывать, знает, только не знает пока ещё, как. Вот вы его и об'yчите. Чего удивляетесь? — подполковник обвёл мальчишек твёрдым взглядом. — Вы, господа, в значительном, хочу надеяться, числе — будущие офицеры, и долг первейший ваш — учить подчинённых всему, что сами знаете. А учить тоже надо уметь. Всё понятно?
Кто-то из кадетов попытался ответить «по форме» — то есть «так точно, ваше высокоблагородие господин подполковник!» — но получилось, само собой, нестройно и вразнобой.
— Неплохо на первый раз, — усмехнулся Две Мишени. — Что ж, продолжим экскурсию нашу. Следующая картина, господа кадеты! Что мы видим? Чему она посвящена?
Фёдор, стараясь не думать о «подлизе», наморщил лоб — на картине рукоплескал театральный зал, публика стояла, сверкала позолота резьбы бельэтажа и ярусов; а на сцене государь надевал алую ленту на шею склонившегося перед ними человека во фраке. По обе стороны от них стояли артисты в костюмах, и тоже, судя по всему, аплодировали.
Тут, приходилось признать, кадет Солонов плавал весьма основательно, не семь, а все семьдесят семь футов под килем. К театрам он, как и положено мальчишке, относился пренебрежительно, уважая только шипучее ситро из буфета.
У державшегося поближе к Феде Пети Ниткина шевелились губы, но заговорить вслух он не решался.
— Что, никто не знает? — взгляд Константина Сергеевича смеялся. — Немогузнайки собрались, как говорил фельдмаршал наш князь Суворов?.. Что ж, на первый раз простительно. Это, друзья мои, картина господина Семирадского — государь возлагает на великого нашего композитора, господина Чайковского, знаки отличия ордена св. князя Владимира прямо после премьеры оперы «Станцiонный смотритель». Кто написал «Станцiоннаго смотрителя», кстати?
— Пушкин! — не удержался Ниткин. — Александр Сергеевич!.. — и вновь покраснел, хоть не сошла ещё и прошлая краска.
Кадеты захохотали.
— Верно, кадет. Ничего, что пока не по уставу, господин Солонов вам поможет. Да, господа кадеты, не только военным громом да расширением границ славна Россия, но и словесностью, и музыкой, и живописью — вот, взгляните. Что у нас тут?
Все обернулись на Петю Ниткина, однако тот упрямо прятался за спиной у Феди.
— Ладно, — сжалился Две Мишени. — Открытие выставки знаменитого нашего художника-баталиста Верещагина, его «Туркестанские холсты». А дальше? Уж это-то все должны знать!
«Это» и впрямь знали все, да и сложно было не знать. «Государь на рыбалке» — широко известная картина молодого, но уже прославившегося художника Павла Рыженко, её Федя видел на страницах «Нивы». Император в серой шинели сидел на раскладном стульчике с удочкой на краю гатчинского пруда, а за спиной толпились чиновники в мундирах и дипломаты в котелках.
— «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может и подождать», — вдруг пробасил высоченный кадет-второгодник, выпятив грудь.
— Весьма, верно, — подполковник быстро взглянул на здоровяка. — А если по уставу? Сумеете, господин кадет?
Господин кадет, на удивление всем, сумел. И представиться, и доложиться — тоже, видать, из военгимназистов.
— Что ж, кадет Воротников, надеюсь, что вы всегда будете отвечать столь же лихо, — проговорил Две Мишени, но во взгляде его Федору показалось известное сомнение. — У нас ещё одна, последняя картина. Тоже знаменитая, как и событие, послужившее для неё поводом…
На холсте государь и бородатый казак изображены были в тесной поездной умывальне, рядом с бронзовыми кранами и фаянсовой раковиной. Лица их были мрачны и сосредоточены, казак даже с некоторой дерзостью отстранял императора, держа в руках какой-то свёрток.
— Да, господа кадеты, — на сей раз Константин Сергеевич не стал дожидаться ответа. — Картина господина Крамского. Знаменитая картина и знаменитое событие…
На золочёной пластинке, привинченной к роскошной резной раме, значилось: «Государь Александръ Третій и урядникъ Собственнаго Его Императорского Величества конвоя Степанъ Егоровъ обнаруживаютъ бомбу въ императорскомъ позд, посл предостереженія отъ Неизвстнаго Врноподданнаго, ст. Борки Харьковской губерніи, 1888 годъ»».
— Именно так оно всё и было, — продолжал подполковник, глядя на несколько притихших мальчишек. — На станции, когда поезд его величества остановился и все вышли размять ноги, государь спустился на перрон, купил у станционной торговки свежей французской булки, колбасы и, угостив казаков конвоя, курил, разговаривая, по своему обыкновению, с нижними чинами охраны. В этот момент из вокзального здания появился некий господин средних лет, прилично одетый, в партикулярном платье, без особых примет; он спокойно приблизился к уряднику Егорову, неожиданно сказав — «в вагоне государя заложена адская машина, в умывальне!»
Кадеты слушали, замерев.
— Как раз в это время к Егорову подходили трое других казаков; неизвестный резко повернулся и скрылся за их спинами. Урядник, конечно же, крикнул «стой!» — но тот успел зайти в вокзал. Казаки бросились следом, но, как ни странно, никого не обнаружили — неизвестный словно испарился; а поезд как раз дал гудок и отправлялся.
Урядник кинулся прямо к государю; тот любил подниматься на подножку в самый последний момент, когда движение уже началось. «Бонба, ваше величество!» — шёпотом закричал казак; даже в тот момент он понимал, что нельзя вызвать панику. «Где?!» — только и спросил его величество. «В умывальной!» — ответил урядник. «Не может быть! Идём, я докажу тебе, что это всё пустое», — сказал государь. Казак попытался отговорить его величество, но тот был непреклонен.
Они зашли в уборную и, после недолгих поисков, на самом деле обнаружили адскую машину, спрятанную меж сливных труб…
Две Мишени перевёл дух.
— Не было времени вызывать сапёрные команды; никто не знал, что это за бомба и что может привести её в действие. Урядник попытался открыть форточку, однако её заклинило; тогда он схватил дьявольское устройство, решив выскочить вместе с ним из поезда на ходу, но государь, отличающийся огромной силой, особенно в те годы, одним движением целиком выломал оконную раму, выхватил у казака бомбу и швырнул её под насыпь.
Всё кончилось, как мы знаем, хорошо, — улыбнулся подполковник и мальчишки тоже задвигались, выдыхая. — Бомба взорвалась, не причинив никому вреда, спустя всего три минуты, как её выбросили из поезда. Урядник Егоров стал георгиевским кавалером; ну, а того загадочного человека, что предупредил казака о готовящемся злодеянии, так и не нашли. Тщательнейше обыскан был и вокзал, и станция, и окрестные сёла; но неизвестный поистине, как сквозь землю провалился. По-городскому хорошо одетого господина должны были б запомнить; однако свидетелей так и не нашлось, несмотря на все усилия. Никто ничего не видел — ни кассиры, ни буфетчик, ни дежуривший в здании жандарм. Споры, кем был сей загадочный государев спаситель, ведутся и по сей день. Кто-то утверждает, что это сам бомбист в последний миг раскаялся в содеянном, убоявшись небесной кары; кто-то — что это был случайный свидетель, испугавшийся, что его примут за покушавшегося и скрывшийся; ну, а кто-то полагает, что это был ангел-хранитель, решивший вмешаться в дела рук человеческих.