Александровскiе кадеты
Шрифт:
Вот замаячила впереди будка стрелочника, блекло-голубоватые стены, и сидящие под ними фигуры в шинелях, торчат готовые к бою штыки.
На сей раз Аристов не предлагал сдаться, не требовал сложить оружие. Он просто взмахнул рукой, и цепь александровцев открыла огонь.
…Не успевшие даже вскочить падали, валились под покрытые оспинами от пуль стены. Кадеты прошли над ними, сомкнулись, воистину подобные волне, всё в себя принимающей и всё скрывающей.
Впереди беспорядочные крики, кто-то командует, топот ног, вот грянул выстрел, пока ещё на глаз и наугад. Александровцы бросаются вперёд, прыгают через канавы, через низкие изгороди; впереди оживает пулемёт, но прежде, чем смертельная коса успевает пронестись над рельсами, Федор Солонов стреляет — тоже почти навскидку, раз, другой и для верности третий — оба номера за тяжёлым «максимом» утыкаются лицами в землю, быстрее, быстрее, кадет-вице-фельдфебель, опоздаешь — все друзья твои лягут и на Суда Страшном за то не оправдаешься!
Но прямо в лица кадетам гремят новые и новые выстрелы, кто-то кричит, пытается скомандовать «залп!», не успевает, потому что в него стреляет уже сам полковник.
Кто-то падает в цепи александровцев, кто — Федор не успевает заметить. Потому что только он может стрелять, почти не целясь, и он стреляет, быстро выбирая цели, всаживая пули в узкую щель, в незаметную прорезь, а крошечную выемку.
Пытается полоснуть ещё один пулемёт, но его упреждает Севка Воротников: «гочкис», словно захлёбываясь от ярости, опустошает четверть ленты, избивает пулями кожух, дырявит щиток, и уцелевший чудом пулемётчик бросается бежать, забыв обо всём.
Вперёд, вперёд, только вперёд!..
Те, кто преграждал кадетам дорогу, вдруг оказались совсем рядом, нагнуты, наклонены штыки, но в руках александровцев — самозарядные «фёдоровки», и магазины их пустеют сейчас не просто так.
Цепи сталкиваются, сцепляются, и Федор Солонов стреляет, стреляет и стреляет, валя тех, что пытаются броситься на его друзей сбоку или даже со спины.
Севка Воротников опустошил ленту, присел на корточки, перезарядить; бородач в лохматой папахе замахнулся штыком, нарвался на пулю от Федора.
Кто из своих дрался, кто пал — Федя не видел. Поменять магазин, и стрелять, стрелять дальше; не дать схлестнуться грудь в грудь, не дать цепи александровцев увязнуть в вязкой живой массе, массе обманутых и одурманенных, но сейчас — или ты их, или они тебя.
Федор старается думать, как учил полковник — не только лишь о том, как выжить вот прямо сейчас.
И они прорываются через эту цепь, она, только что такая прочная, такая крепкая, вдруг рассыпается, раздаются в стороны и впереди только свободное пространство — нет, там возникают фигурки в длинных шинелях с теми же «фёдоровками» — это наши ударили навстречу, помогли, разорвали кольцо!..
— Стр'eлки! Стр'eлки! — кричит, надсаживаясь, полковник.
А там, впереди, уже пыхтит, набирая разбег, тяжёлый паровоз.
Ещё стреляют справа и слева, Федор кидается туда, ловит кого-то на мушку, стреляет; подхватывает под руку осевшего на землю с окровавленной ногой Варлама, тащит его к центральному ходу; а от вокзала уже появляется бронепоезд, а параллельными рельсами идёт ещё один эшелон, и к нему наши тащат со всех сторон своих — раненых, конечно же, просто раненых, твердит себе как молитву Федя, никто не погиб, никто не мог погибнуть!..
…Он знает, что это не так, но сейчас отчаянно просит именно этого.
Вот и полковник, вот и Петя Ниткин рядом, бледный, держится за плечо, по плечу расплывается тёмное пятно, надо перевязать, надо —
Тянутся навстречу руки с подножек, там, от вокзала, орут и стреляют преследователи, понявшие наконец, что случилось.
Федя с полковником затаскивают Петю в вагон, дверь захлопывается, поезд набирает ход, пристраиваясь за броневагонами; что такое, что меня толкнуло? голова кружится, но нет, падать нельзя, почему вдруг я такой слабый?.. Мне же не больно, не больно, не больно —
— Федор! — слышит он, однако ноги отказываются держать.
Кто-то оказывается рядом, это свои, первая рота, но он не узнаёт. Только слышит резкий голос полковника, требующего бинты, и жгут.
Всё будет хорошо, всё будет очень хорошо!.. Они прорвались, они не могли не прорваться!..
Глаза у Федора закрываются. Всё будет хорошо. Они победят, обязательно победят! И они найдут их всех, и Зину, и Лизавету, и Ирину Ивановну, и папу, и маму, и Веру с Надей (конечно, с котом Черномором).
Правда же, они победят?
Правда же, они найдут?..
[1] Родной брат прабабки автора, урождённой Елизаветы Александровны Челпановой, вышедшей замуж за прадеда автора, коллежского асессора Даниила Назаровича Перумова.
[2] Термин, использовавшийся в России для обозначения бронебойных пуль.