Александровскiе кадеты
Шрифт:
Реальность словно замерла перед Фёдором — их тех, что впечатывается в память на десятилетия, что и на смертном одре помнить будешь: звуки, краски, запахи, всё вместе.
Треск приближающихся мотоциклеток.
Наплывающий за ними чужой марш.
Иноземная армия, шагающая по Невскому.
И Две Мишени, вспрыгнувший на подножку грузовика.
— Ходу, Федор, ходу!
Машины покатили — и первая рота Александровских кадет вместе с ними; по набережной Фонтанки, мимо Шереметьевского дворца, мимо церкви св. Анны, по Моховой улице, мимо
Вторая рота и младшие возрасты, вернувшиеся за крепкую свою баррикаду через Аничков мост, встретили врага.
Там остались Коссарт с Ромашкевичем. Они управят.
И Петя Ниткин тоже там; видать, задумал что-то. Едва успели махнуть друг другу. А вот Костька где? Костька Нифонтов?..
Нет времени думать. Вот уже и поворот с Гагаринской на Шпалерную, едва мелькнула Нева в просвете домов; вот пронеслось пожарище на месте казарм лейб-гвардии Конной артиллерии; а вот и Литейный, вот Окружной суд, и толпа перед ним — красные знамена, беспорядочно составленные телеги, броневик, пулемёты — окна почти всё выбиты, ветер шевелит рассыпанными по мостовой листами; бумаги истоптаны, изорваны, их лениво подбирают, суют в костры.
Но сам Литейный — не перегорожен; и у Дома Предварительного Заключения — лишь небольшой караул.
— Здесь, — скомандовал Две Мишени и Федор послушно нажал на тормоз. Полковник обернулся куда-то к своим в кузове:
— Этого… комиссара сюда!
Кадеты спрыгивали наземь, свои, знакомые все лица, вот Севка, вот Бобровский с погонами фельдфебеля, вот остальные…
— Слон! Здорово! А у нас тут веселье было!..
Это Воротников. Ну да, Севке везде веселье, кроме математических классов (или иных точных наук).
— Здорово, Ворот, мы тоже не скучали!..
— Погоди, Слон, то ли ещё будет!.. А мы зачем здесь?
— Вот именно, — Бобровский оказался рядом, меж губ для форса зажата зубочистка. — Наши там на мосту, германец прёт, а мы почему-то тут?..
Прибытие «автомоторного отряда «Заря свободы»» не прошло незамеченным. Охрана ДПЗ — балтийские матросы в чёрных бушлатах, обмотанные пулемётными лентами (исключительно бессмысленное дело, но впечатление производит) — повернулась к ним, кое-кто вскинул винтовки.
— Работаем, Федор, — сквозь зубы процедил Две Мишени. И — решительно поволок за шиворот вяло переставлявшего ноги комиссара Блюмкина. Судя по мутному взору, тот явно не понимал, что с ним происходит.
За шиворот полковник держал пленного левой рукой, в правой — маузер, ствол утыкается комиссару в бок. Федор, Бушен, Варлам, Бобровский и Сева со своим чудовищным пулемётом мигом составили «конвой».
— Эй, граждане бойцы! — не замедляя шага, крикнул Две Мишени. — Я полковник Аристов, автомоторный отряд «Заря свободы». Вот, привезли важного арестанта, должны передать с рук на руки гражданину начальнику тюрьмы! Изменник делу революции и рабочего класса! Пытался сдать свой полк царским холуям!
— Ваш мандат, — подался вперёд широкоплечий матрос, единственный, имевший нашивки кондуктора.
Комиссар был передан на попечение Варлама и Левки, требуемый мандат — явлен.
— Ишь ты… — с уважением сказал кондуктор. На его бескозырке Федор прочитал «Аврора». — Так эта, значит, гнида, пыталась к контре перебежать?
— Не только перебежать, гражданин, — сурово прервал того полковник, — но весь полк — первый красногвардейский — с собой увести! Знамо дело, что там в полку за народ — запасники, вчера от сохи, что они понимают!..
Охрана загоготала.
— Это да, — ухмыльнулся кондуктор, возвращая мандат. — Им бы по деревням, на печку, да бабу под бок. А свобода — это им наплевать. Точно, ребята?
«Ребята» отозвались дружным гулом согласия.
— Короче, братцы, — нетерпеливо сказал Две Мишени, притопывая ногой. — Кто здесь принимает арестантов? Есть комендант, или начальник тюрьмы, или вообще кто? Вас-то самих, кто тут поставил? И отчего на улице, на ветру?
— А мы сменяемся, — пояснил словоохотливый кондуктор. — Сейчас внутреннюю стражу позовём, сдадите ей своего…
— Какой страже, гражданин кондуктор? — строго сказал Две Мишени. — Революция — это тебе не корову продать! Революция — это учёт и контроль! Так мы свободу не построим! Мы показания должны дать!
Кондуктор замялся.
— Погоди, гражданин полковник. Сейчас пришлём тебе кого ни есть.
Пока шли эти разговоры, Федор тщательно осматривался. Дом предварительного заключения, тюрьма при Окружном суде, выходил двумя фасадами — один на Шпалерную, другой на Захарьевскую. Меж зданиями суда и тюрьмы тянулся узкий проезд, в глубине его — переход, соединявший две постройки.
— Тут сейчас мало кто есть-то, — поведал полковнику кондуктор. — В самый первый день, как суд-то разорили, так и тюрьму того… всех выпустили. Надзиратели, клопы-кровососы, поразбежались кто куда.
— Так что ж, тут нет никого, что ли? — удивился полковник. — Ну и ну! А нам сюда ехать велели!
— Правильно велели, тут от Петросовета нашего люди есть, и от Ответственного правительства, — ухмыльнулся матрос. — Да вот они уже идут!
Из дверей появилась внушительная делегация — шестеро, в кожанках («Что за склад они разграбили, что все эти куртки понадевали?» — удивился Фёдор. «Ну точно, как форма у них!»)
Вооружена эта шестерка была до зубов. Четверо тоже с «федоровками», двое при маузерах.
— Комиссар Петросовета Шляпников, — резко сказал один из них, с грубым, но сильным лицом рабочего. — Что за важный арестант, гражданин полковник?
— Гражданин комиссар, имеем передать для дальнейшего выяснения предателя дела трудового народа, бывшего командира первого красногвардейского полка Блюмкина Якова! — отчеканил Две Мишени.
— Блюмкин? — удивился Шляпников, вглядевшись в арестованного. Товарищ Яков, что случилось?