Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
В фанзах послышались выстрелы и та же глухая работа, а затем всё стихло.
В тот момент, когда цепь наша подбегала к окопу, один японец привстал и замахнулся, чтобы бросить в нас ручную гранату, но задел ею за собственное ружье, и она, разорвавшись у него в руках, снесла ему голову, оторвала обе руки, приподняла кверху одежду и клочья её перемешала с кровью. Теперь он лежал на левом фланге окопа.
Только что миновала наша цепь окоп... как некоторые из раненых стали приподниматься.
Вдруг выстрел из ружья, и только что бежавший впереди солдат
— Что ты делаешь?
– кричу я ему.
— Да как же, ваше благородие, нешто это порядок - лёг раненый, так и лежи, а ён, анафема, лежит, а мне в ногу стрелил - икру пробил, ну вот и получай своё!
Вдруг совершенно неожиданно откуда-то с тылу послышалась орудийная пальба и шрапнели стали бить по нашим, завладевшим уже фанзами. Это стреляла наша батарея, неосведомлённая ещё о положении дела.
Измученные остатки геройского полка нашего, подвергаясь теперь одновременному орудийному огню от японцев и своих, не знали, что делать.
К счастью, ошибка нашей артиллерией была вскоре замечена, и огонь прекратился...».
Подобных случаев - солдатского героизма, бесстрашия бойцов и... отсутствия должной взаимосвязи между атакующей пехотой и поддерживающим огнём батарей генерал Алексеев в Маньчжурии насмотрелся много. Больше всего Михаила Васильевича поражало то, что Куропаткин и его штаб, отдавая боевые распоряжения, часто меняли их. Получалось, что исполнение приказа находилось ещё только в начальной стадии, а уже приходило новое распоряжение, отменявшее только что поступившее. Порой повторное приказание приходило почти одновременно с первым.
Всё это создавало известный хаос в управлении войсками. Такое «отсутствие стержня» в куропаткинском единоначалии обрекало командный состав полков, дивизий и даже корпусов на бездействие и утрату инициативы. И зачастую - полную.
Алексееву приходилось не раз сталкиваться с такими случаями:
— Михаил Васильевич. Мой полк не может выполнить приказ, переданный через вас из штаба армии.
— Почему не может? Это же прямой приказ самого Куропаткина.
— По приказу, поступившему на рассвете, мой полк атакует японцев в такой-то деревне.
— Так верните полк на исходные позиции.
— Как его вернуть, если он уже час как ведёт ближний бой в деревне. Целые роты ходят в рукопашные...
Такая «управленческая суматоха» была едва ли не самой главной причиной того, что над русскими войсками под Мукденом нависла угроза «маньчжурского Седана». Чтобы избежать его, генерал Куропаткин приказал армиям начать общее отступление по направлению к Телину.
Алексеева в Мукденском сражении поразило и то, что русские солдаты не отходили перед японцами без приказа своих непосредственных начальников - ротных, батальонных, полковых. То есть речь шла о их стойкости и дисциплинированности в бою. Новое же отступление пошатнуло организованность войск. Недовольство своим главнокомандующим стало явным.
В своём отношении к Куропаткину Михаил Васильевич был далеко не одинок. В последних событиях на полях Маньчжурии он близко сошёлся с таким же армейским генерал-квартирмейстером, генерал-майором В. Б. Флугом из 2-й Маньчжурской армии.
Этот генерал заслуживал уважения. Во время Китайского похода 1900-1901 годов на подавление Боксёрского (ихэтуаней) восстания исполнял должность начальника штаба 3-й (Порт-Артурской) Восточно-Сибирской стрелковой бригады, с которой участвовал в атаке на Пекин. Золотое оружие получил за взятие города-крепости Лутая. Будучи начальником штаба войск Квантунской области, занимался обустройством крепости Порт-Артур.
После одного из сумбурных совещаний в куропаткинском штабе два генерал-квартирмейстера не смогли сдержаться:
— Опять нашим армиям придётся бегать по колено в грязи от речки к речке.
— Да ладно бы выбирать позицию для действительного сражения. Выкопают солдаты окопы в полный профиль, японцы начнут пристреливаться к ним, и тут приказ об отходе. Разве так можно сегодня воевать?
— Чему мы можем научить на маньчжурских полях наших офицеров? Только тому, как сегодня воевать нельзя.
— Но почему этого не понимает Куропаткин? Как вы думаете, Михаил Васильевич?
— Мне порой кажется, что здешние ветра совсем выдули из главнокомандующего скобелевский дух.
— А был ли он, этот дух?
— Безусловно, был в Болгарии. Но теперь не та война. И не та должность по Куропаткину. Не ему быть стратегом.
— А кому, на ваш взгляд?
— Только не адмиралу Алексееву. Да и война, думается, идёт к концу. Похоже, Василий Егорович, что и японцы, и мы уже навоевались досыта.
— Вы правы. Скоро за нас будут воевать дипломаты во фраках...
Маршалу Ивао Ояме «маньчжурский Седан» только пригрезился. Противник вырвался из полукольца окружения и отошёл на новые позиции у города Телина. Но японцам всё же удалось отрезать часть обозов и арьергардных отрядов русских, которым пришлось принять неравный бой.
Одним из тех, кому на штыках пришлось вырываться из вражеского окружения, оказался 214-й пехотный Маршанский полк. Его бойцы десять дней и ночей прорывались к своим.
Под стенами Мукдена капельмейстер (начальник полкового духового оркестра) пехотиндев-моршанцев И. А. Шатров написал слова и музыку популярнейшего в старой России вальса «На сопках Маньчжурии»:
Тихо вокруг, Лишь ветер на сопках рыдает, Порой выплывает луна из-за туч, Могилы солдат озаряя...Вальс «На сопках Маньчжурии» станет любимым для Михаила Алексеева до конца его жизни. Он слушал его и на фронтах Первой мировой войны, и на праздниках в Могилёвской ставке Верховного главнокомандующего, и в рядах белой Добровольческой армии.