Алексей Михайлович
Шрифт:
Худой высокий поляк прибавил:
— А Мужиловского, как станет ведомо о кончине Бырляя, мы у себя сокроем, будто от напастей москальских. И о том ведомо станет зараз на Украине.
Теснее усевшись, заговорщики принялись за подробное обсуждение дела.
Вскоре пришел переряженный прозорливец.
Янина встретила его с радостью.
— Возвеселись! Не долог час, воссядет король наш на стол Московский.
Василий внимательно оглядел гостей и, признав их, развязно потрепал Янину по спине.
—
— Твое за тобой останется, — обнадеживающе улыбнулся седой поляк. — Не запамятует наш король добрых деяний.
Вдруг что-то затрещало в подполье и тотчас же с шумом отскочила к стене крышка западни… Вихрем налетели на гостей стрельцы и после короткой борьбы перевязали их.
Янину трижды разыскивали на дыбе. Каждый раз она повторяла одно и тоже:
— Как перед Богом, как перед матерью Божьею, все обсказала. Ничего больше не ведаю.
В последнюю ночь дьяк пришел к ней, торжественный и счастливый.
— Молись Богу, жена. Исполнил государь обетование свое — жалует тебя волею.
Янина с криком рванулась с желез, пытаясь упасть на колени.
— Боже, спаси царя!
Дьяк перекрестился и приблизил лицо свое к сияющему лицу колодницы:
— Токмо допрежь обскажи, кто на Украине в набольших ходит над ляцкими языками.
— Не ведаю!… Разорви душу мою все силы нечистые, ничего не ведаю боле.
В подземелье, осунувшийся, высохший, вошел Федор Михайлович.
— Не таи, — протянул он к Янине руки и, точно слепой, поискал скрюченными пальцами в воздухе, — Обскажи все, себе во спасение и мне перед царем в оправдание.
— Ради для любви былой твоей ко мне, поверь, господарь!… Все, что ведомо было мне, все до пряма обсказала.
Постельничий вдруг окрысился.
— Не смей про любовь поминать! Нету ее, с сердцем вытравил из себя. Змея!
Он замахнулся, будто хотел ударить ее, но рука бессильно упала, коснувшись железа.
— Змея… Вечор еще Янек на дыбе показывал, что ты да Казимир только и ведаете про набольшого на Украине.
— Слухом не слыхивала… Поверь! Слухом не слыхивала!
Кат поднес к груди Янины зажженную свечу.
Ртищев присмирел, отодвинулся и, взглянув на искаженное лицо Янины, приник вдруг головой к стене, забился в рыданиях.
Было три часа ночи, когда в подземелье, где сидела Янина, снова явился озаренный факелом дьяк.
— А видать, съела ты у Бога теленка, — изрек он с важностью.
Янина, измученная пытками, почти с полным безразличием повернула голову к двери.
— Тебе говорю… Молись.
Она с ненавистью поглядела на вошедшего.
— Потопил ты в крови человеческой душу живую. Уйди… Или убей. Сразу убей!
— А баба, баба и есть. Ты ее хоть в землю зарой, а язык все будет болтаться да людей бранить. Сказываю — воля и нишкни, покель батога не отведала.
Только тогда поверила своему счастью Янина, когда кат сбил с нее железы.
Дьяк ободряюще взял колодницу за руку.
— Благодари государя, а наипаче Федору Михайловичу в ноженьки поклонись. То он вымолил прощенье тебе.
Он пропустил Янину в дверь. На женку повеяло свежим воздухом, и она неожиданно почувствовала такой прилив сил, что сразу позабыла о всем пережитом, стрелой полетела по узеньким сенцам.
Вдруг она оступилась, разбросала в стороны руки и провалилась в яму.
Дьяк разжег факел.
Янина неподвижно лежала на распластавшемся внизу теле Васьки Босого.
— Добро ли ворам на волюшке? — расхохотался дьяк, хватаясь руками за вздымающийся в хохоте живот.
Упершись руками в грудь Босого, Янина привстала.
— А цар…рево… обе…тов…вание…
— Хороните! — крикнул дьяк.
Каты деловито засучили рукава и, поплевав на руки, принялись зарывать могилу.
ГЛАВА XX
На украинах свирепствовали татарские орды, а внутри Руси все чаще вспыхивали восстания черных людишек, толпами уходивших в леса, к разбойным ватагам.
Царь, придавленный недобрыми вестями, осунулся, перестал тешиться охотой; каждый пустяк раздражал его. Все свои помыслы он направил на то, чтобы в первую очередь расправиться с приверженцами старой веры, которых считал единственными виновниками всех бед.
Алексей не жалел казны для войск, отправлявшихся на подавление бунта, и жертвовал большие суммы на молебствования во всех церквах страны, но ни порох, ни молебны не приносили желанного успокоения. Едва стрельцы рассеивали мятежников в одном конце, бунты вспыхивали в десятках новых мест
Нужно было немедленно найти какой-либо выход, который отвлек бы народ от внутренних распрей и смуты.
Никон, Ртищев, Морозов и другие ближние люди видели спасение в скорейшем присоединении Украины. Их прельщало богатство края, обилие хлебных запасов, плодородие и отвага запорожского войска.
— Да с такими орлами степовыми мы не токмо успокоим разбойных людишек, а и для всей Европы будем словно бы мечом булатным, к ихней вые прилаженным.
Алексей, после долгих колебаний, поддался уговорам советников и разрешил объявить послам Богдана Хмельницкого, Бырляю и Мужиловскому, что государь всея Руси принимает под свою высокую руку запорожское войско с христолюбивой Украиной.