Алена и Аспирин
Шрифт:
Десяток искромсаных трупов — и все. Игрушечный зверек будет нейтрализован.
А кто станет искать Алену, если она вдруг пропадет? Никто. Скажут — уехала к матери в Первомайск.
Что за бред. Зачем им ребенок? Что они будут делать с ребенком? Кто и ради чего возьмет на совесть такой грех? Когда Мишутка превратится в раскуроченный комок ваты…
Он тряхнул головой. Яркое воображение — для современного человека неудобство и бич.
Дом был пустой — по понедельникам Алена ходила на занятия, и такая мелочь, как рассеченная кожа на макушке, не могла ее, конечно, остановить. Не снимая плаща и ботинок, Аспирин уселся перед пианино. Открыл крышку.
Он проучился в музыкалке четыре года — три класса плюс нулевка. Дальше дело застопорилось — как родители ни уговаривали, Лешенька костьми ложился за право быть свободным. Иногда, когда приходила охота, садился к инструменту и подбирал мелодии, а через год его взяли в школьный ансамбль, почему-то барабанщиком. И понеслось…
Он взял один за другим пару аккордов, безжизненных и тусклых. Если бы у него была такая сила воли, как у Алены — смог бы он сделаться музыкантом?
Не исключено, что и смог бы. Только зачем?
Он попытался восстановить пьеску, с детства засевшую у него в памяти: «В садике». Он не помнил ни автора, ни нот. Мышечная память извлекла из инструмента несколько веселеньких тактов, Аспирин устыдился того, как пошло они звучат, и убрал руки с клавиатуры.
А может он, Леша Гримальский, и есть Аленин потеряный брат? Забывший себя, забивший на «творчество», такой вот балованый, внезапный братишка?
Он не удержался и захихикал.
Повернулся в скважине ключ. Вошла Алена — в руках футляр со скрипкой и нотная папка, за спиной ранец с медведем, из-под шапочки выглядывает край бинта, лицо бледное, глаза упрямые. Увидела Аспирина перед фортепиано. Удивилась.
— Ты чего?
— Привет, — сказал Аспирин.
— Привет… Дали тебе визу?
— Ага.
— Поздравляю, — сказала Алена после коротенькой паузы и принялась раздеваться в прихожей.
— Алена… — он хихикнул.
— Что? — она остановилась в дверях.
— А я могу быть твоим братом?
— Мог бы. Как любой другой, — она ответила сразу же, без паузы, без малейшего удивления. — Я об этом думала.
— Так может, это я и есть? И мы с тобой, взявшись за руки, теперь пойдем в прекрасное далеко?
— Вряд ли, — Алена повесила папку на ручку двери. — Когда ты летишь?
— Завтра. Погоди: ты сказала «мог бы»? А теперь не могу?
— А теперь я сопоставила кое-что, — Алена говорила подчеркнуто сухо, по-взрослому, — и поняла, что нет. Это не ты.
— Что, я не похож на падшего ангела?
— Совершенно не похож, — Алена надела тапочки. — И я тебе сто раз говорила, что мой брат — не падший ангел.
— Жалко, — сказал Аспирин.
Алена вошла в комнату и выжидательно уселась на диване. Аспирин со вздохом поднялся и поплелся на кухню.
День, и без того коротенький, терялся в сером мареве. Снега не предвиделось — дождь тянулся и тянулся с неба серыми паутинными лентами. На углу загорелся фонарь, и капли на секунду вспыхивали, пролетая сквозь опрокинутый нимб его рассеянного света.
Аспирин посмотрел вниз.
Мимо фонаря пробежала, рассекая лужи кроссовками, женщина в спортивной куртке с низко надвинутым капюшоном. Мерно ступая, не торопясь и не сбавляя темпа, она прошлепала по асфальтовой дорожке и завернула за угол дома, только Аспирин ее и видел.
Он вспомнил слова Алены: «По вечерам ей особенно хреново». Но сейчас был еще день, часа четыре, не больше. Из комнаты доносилась уверенная, жесткая, какая-то механическая гамма.
— Этого хватит месяца на три, — сказала Алена, тщательно пересчитав деньги.
— Если постараться, — сказал Аспирин, неприятно пораженный, — то и за день потратить можно. Так ведь?
— А счета оплачивать? — Алена сложила купюры стопкой. — За квартиру каждый месяц, за телефон, за свет… Я могу, конечно, свечек купить, но холодильник — он же все равно энергию потребляет?
— Какая ты практичная, — пробормотал Аспирин. — Вот как это у тебя получается? Если ты пришла из другого мира — ты должна витать в облаках!
Алена усмехнулась. Аспирин отлично знал эту ее усмешку — желчную, взрослую, неприятную.
— У меня нет больше наличных денег, — сказал он, сдержавшись. — Я тебе потом… вышлю.
— А получать я буду в банке по свидетельству о рождении, так?
— Ну не плати за квартиру! — взорвался Аспирин. — Пусть отключают телефон — зачем тебе?
Был вечер, восемь с копейками. Гудела водопроводная труба у соседей. Вокруг дома бегала, надвинув на лицо мокрый капюшон, Ирина — она то уходила, чтобы отдохнуть, то опять возвращалась и трусила вокруг дома, Аспирин поражался ее выносливости — он сам упал бы без сил уже после пятого круга.
На дне маленького чемодана лежали непочатые, скрепленные этикеткой носки. Аспирин бродил по квартире, перекладывая вещи с места на место, не находил нужного, а найдя, тут же снова терял. Алена играла гаммы: пятый час подряд, то жестко, то мягко, то вкрадчиво, то свирепо. Страшная сила, жившая в этой хлипкой на вид девчонке, пугала Аспирина — и все больше завораживала.
Зазвонил телефон. Аспирин вздрогнул.
— Алена! Возьми! Скажи, что меня нет, я в командировке!
Гамма оборвалась.
— Алло. Добрый вечер. Нет, его нет, он в командировке. Не знаю. Не знаю. Что ему передать? Хорошо. До свидания.
— Кто это был? — спросил Аспирин, переводя дыхание.
— Евгения, — Алена снова взялась за скрипку.
Закурлыкала мобилка. Аспирин отыскал ее в кармане плаща и, скользнув взглядом по Женечкиному номеру, нажал отказ.
— Если ты не хочешь ни с кем говорить, выключи, пожалуйста, телефон, — сказала Алена. — Мне мешает.