Алена и Аспирин
Шрифт:
— Кто порезал тех бомбил в моем доме? Я своими глазами…
— Им внушили, что на них напало чудовище. Может, они, защищаясь, друг друга порезали. А может… Ты знаешь, что если утюг приложить — ожог будет, хоть утюг и холодный? Ты знаешь, как у людей после тех сеансов рубцы рассасывались, седые волосы снова чернели — слышал о таком?
Аспирин взялся за голову. Перед глазами качнулись обрывки распиленной цепи наручников.
— Ой блин, — сказал Вискас. — Ты так и ходишь?
— А толпе что-то внушить в одну секунду, привлечь внимание… целой толпе народу…
— Когда? — Вискас нахмурился.
Аспирин рассказал. Вискас закурил новую папиросу, сокрушенно покачал головой:
— Во дает девка. Ей стадионы собирать — мало будет. Ты видел, Леша, полные стадионы сомнамбул? Я видел.
— Почему я везунчик? — глухо спросил Аспирин.
— Потому что дело против тебя закрыто.
— А? Значит было дело?!
— А как же, — благодушно ухмыльнулся Вискас. — Уклонение от налогов в особо крупных, убийство по неосторожности, еще кое-что… Я тут ни при чем, так что не смотри так. Я, наоборот, сделал все, чтобы тебя отмазать.
— Убийство по неосторожности?!
— Я же говорю — закрыли.
Аспирин молчал, пытаясь осмыслить его слова.
— А может, и к лучшему, — задумчиво предположил Вискас. — Спровоцировали ее наконец-то проявить себя при свидетелях. Так, чтобы махровым цветом. Чтобы ясно было, откуда ноги растут.
— Приступ ужаса, — шепотом сказал Аспирин. — Прямо… шок.
Вискас покивал:
— Ходячее психотропное оружие, вот что такое твоя Алена. И, понимаешь, кто-то ведь ее натаскал за то время, за те пару месяцев, когда она из интерната смылась, а к тебе еще не пришла. Скорее всего, тот чудак, о котором ты писал в газете, что «зеркало инеем взялось».
Аспирину вдруг сделалось стыдно. За ту дурацкую статейку-«письмо».
— Когда она в следующий раз пойдет в переход играть? — по-деловому осведомился Вискас.
— Не знаю.
— Вот что, Леша. Как увидишь, что она куда-то собралась без медведя — позвони мне.
— С какой стати? И… подожди, а почему без медведя? Ты что, все-таки веришь, что мишка — монстр?
— Она верит, вот в чем все дело. Нельзя подставляться. От внушения такой силы трудно уберечься, если даже психически здоровых мужиков скручивает, как котят.
— А если бы не скрутило? — спросил Аспирин. — Если бы они меня… Куда бы, кстати, повезли?
— Да ладно, — Вискас затянулся. — Проехали.
Аспирин опустил голову. Благодушие Вискаса не радовало его, а сообщение о моментально заведенном и молниеносно закрытом деле не вызывало доверия. Блеф? Сказка?
— Она придумала себе сказку, — пробормотал Вискас. — Про мир, из которого она якобы пришла, про брата, которого ей якобы надо спасти. Ну вот хочется мелкой, чтобы у нее был брат. Надо ее к психиатру хорошему, и, конечно, этот первомайский интернат — такое, прости Господи, очко…
— Погоди, — сказал Аспирин. — Я чего-то не понял — так она мне дочь или нет?
Дождь перестал.
Аспирин шел дворами, едва волоча ноги.
Вот эта арка. Разрисованные малолетками стены. Вот тут стояла «новоявленная Алена Игоревна»… Вот тут ее поставили. На пути Аспирина, который всегда идет от гаража одной и той же дорогой.
Вернее, ходил — до происшествия с собакой.
Он миновал арку, задержав дыхание — непреодолимо воняло мочой. Вышел в следующий двор. Мусорный бак стоял на прежнем месте, на краю его облезлым изваянием возвышался кот.
Аспирин прошел дальше — к детской площадке. Теперь здесь никого не было, в раскисшей песочнице стояла лужа, к скамейке прилип мокрый листок рекламной газеты.
Аспирин замедлил шаг и остановился. А чего он, собственно, ждал? Что они сидят здесь и ждут допроса?
Дворник, пожилая изможденная женщина с крашеными хной волосами, собирала гнилые листья железным веером на длинной ручке.
— Скажите, пожалуйста…
Женщина обернулась.
— В этом дворе у кого-то есть бультерьер?
— А что, опять покусали? — охотно отозвалась женщина. — Тут у нас вечно… По двадцать собак в одном подъезде, а бультерьеров три или четыре. Ребенка в прошлом месяце зашивали вот… Сволочи. Что хотят, то и делают! Уж и подписной лист собирали, в милицию, а они приезжают — тех дома нет. Собаку то увезут в село, то привезут, а ментам рассказывают, что сдохла.
Женщина говорила и говорила. Листья под ее железной метлой казались шоколадными.
— Если покусали, сразу в милицию идите. Я с ней говорю — она только матом обложит, и все.
— Спасибо, — сказал Аспирин и побрел к выходу со двора.
За его спиной хлопнула дверь подъезда.
— Абель, стоять! — раздался на весь двор знакомый голос.
Мимо Аспирина, не обращая на него внимания, пронеслось к мусорному баку животное, похожее на фаршированный бледный чулок. Кот, сидевший на краю бака, исчез, будто его и не было.
Растворился.
— Что случилось? — спросила Алена.
Перед его приходом она занималась. На тонкой шее висела ставшая привычной подушечка.
— Да так, ничего…
— На тебя напали? Угрожали?
— Нет.
— Наручники снял все-таки?
Он посмотрел на свои руки. В кармане у Вискаса совершенно случайно оказался подходящий ключ. Наверное, он всегда его с собой носит.
«Ей нужен хороший врач, — уговаривал Вискас. — Твоя она дочь или не твоя — ты же не можешь бросить ее вот так, оставить все, как есть? Ей нужен врач, она расслабится и сама расскажет, кто ее и зачем к тебе подослал. А может, ее и не подсылал никто, а мать ей рассказывала, есть, мол, у тебя отец, Гримальский Алексей Игоревич, а такого Гримальского в адресной книге найти — нефиг делать. Она же одинокая, сирота, в общем-то, да еще с отклонениями. Нет, она талантливая, она просто феноменальная девка, но что толку, если она даже учиться не хочет? И со скрипкой ничего не выйдет: через неделю она решит, что брата надо вызволять как-то по-другому, мантры петь, к примеру. Не-ет, Леша, ею должен заниматься специалист…»