Алена и Аспирин
Шрифт:
Забыв о своем мокаччино, Аспирин шагнул вперед и заглянул в щель между автоматом и стеной.
Протянул руку.
В щель был втиснут школьный ранец.
Он вернулся домой в двенадцатом часу ночи.
На кухне светилось окно — Аспирин чуть с ума не сошел. Не дождался лифта, кинулся по лестнице, отпер дверь — оказалось, что квартира по-прежнему пуста, это он сам, уходя, не выключил свет. Растяпа.
…Аленин ранец за что-то там зацепился, Аспирин мучился с ним полчаса, пыхтя и провоцируя любопытство прохожих,
У Аспирина опустились руки. Он стоял в двух шагах от брошенного портфеля с игрушкой и медленно, шаг за шагом осознавал: нет, она не ушла в прекрасное далеко. Прекрасного далека нет и, скорее всего, не было; случилось что-то совсем другое.
Он ушел и вернулся. Он не знал, что делать с портфелем и с запертым в нем… монстром? Да ладно: плюшевой игрушкой. Здесь, в переходе, пропахшем сигаретами, сыростью и специфическим запахом метро, правдивая история Алены и Аспирина представлялась редкостным бредом. И не прекрасное далеко вырисовывалось на горизонте, а первомайский интернат для детей с пороками развития, приемник-распределитель для несовершеннолетних, а в худшем случае — какой-нибудь педофильский притон.
— Как ты мог ее бросить? — шепотом спросил Аспирин у медведя. Медведь, естественно, не отвечал.
Разумеется, Алена не оставила бы Мишутку по своей воле. Значит, была тут чужая воля. Могучая и злобная.
Он вспомнил босого человека в сером свитере и камуфляжных штанах. Интересно, зимой он тоже ходит босиком?
Мимо текла толпа. Шелестели подметки по асфальту. Аспирин стоял, чувствуя, как уходит время. Где-то там Алене — теперь он был уверен в этом — грозит беда.
Он перезвонил Вискасу, но, кроме мата, почти ничего не услышал.
— Ищут ее! — орал Вискас. — Ищут, понятно?
Поднял с земли портфель. Мишутка был совсем легкий; на этот раз Аспирин не дал себе времени на раздумья. Домой, домой…
Портфель он поставил под елкой. Мишутка не смотрел на него. Он был игрушка, тряпичная и мертвая. Аспирин ногой задвинул ранец поближе к стене.
Стрелки на часах сошлись — и замерли. Маятник мягко затормозил, все сокращая и сокращая амплитуду.
Двенадцать часов. Полночь.
— Алло.
— Алло… добрый вечер. Это Алексей.
Пауза.
— Что случилось?
— Алена ушла. Она… потерялась. С ней что-то… Ее нет нигде. Я подумал… может, она у тебя?
Пауза.
— Нет. Я ее давно не видела… Погоди. Что с ней могло случиться? Когда она ушла?
— Сегодня днем. Она мне позвонила в эфир, сказала, что уходит навсегда и прощается. В том переходе остались футляр, портфель и… Мишутка. Она с ним никогда не расставалась.
— Ты звонил в милицию?
— Звонил! Сказали завтра занести заявление, утром… фотографию… Ира, у меня даже нет ее фотографии! Ни одной!
— Подожди… Я сейчас поднимусь.
«Тут везде смерть, желтые листья падают… мертвые…»
А если она потеряла память и не помнит ни Аспирина, ни его адреса? Опять пришла из ниоткуда, упала с неба и очутилась в подворотне, только на этот раз без Мишутки?
Тянулась самая длинная в его жизни, сама холодная и темная ночь.
А что было до того, как Алена очутилась в той подворотне? Откуда взялись полосатые носочки, чистые, новенькие? Кто подарил ей футболку с надписью «Krakow. Learning to fly»? Не в интернате же выдают такое?
Может быть, у нее уже была семья. Которая уже почти полгода ищет ее, звонит в больницы и морги, теребит милицию, печатает фотографии в газетах… если, конечно, тем людям повезло больше и у них остались Аленины фотографии. А может, там ее и звали по-другому?
— На, — Ира протянула ему таблетку на ладони.
— Что это?
— Валидол.
— Спасибо.
Он взял таблетку, на секунду коснувшись ее руки. Вспомнил снегопад, окно, светящееся зеленым, вспомнил — и сразу забыл.
Шел седьмой час утра — и пятый час тягостных поисков. Ирина не оставляла его ни на минуту — ни в душном милицейском отделении, ни в холодном морге, ни на улицах под мокрым снегом, ни в приемных многочисленных больниц.
— Что все-таки она сказала? Как вы поругались?
— Мы не ругались. Она давно собиралась уйти. Но я не верил, что у нее получится.
— Во что не верил? Уйти? Погоди, почему?
Слова повторялись и повторялись, разговор шел по кругу, и Аспирин, странное дело, находил в этом облегчение. Ему нужно было, чтобы Ира сидела рядом и задавала заведомо дурацкие вопросы.
Эта ночь была населена врачами и санитарами, их пьяными окровавленными пациентами, ментами, охранниками, проститутками, бомжами — но никто из них не видел Алену и не встречал ее. И это, наверное, к лучшему: Аспирин содрогался, представив, чем могла бы обернуться подобная встреча.
— У нее есть друзья? Подруги? Неужели ни одного?
— Она даже в школу не ходила… не ходит.
— Это безобразие, Алеша, это просто кошмар. Почему?
В девять утра Аспирин позвонил по межгороду. В первомайском интернате для детей с дефектами развития никто не брал трубку.
— Ты хотел рассказать, как она у тебя появилась, — тихо напомнила Ирина.
Аспирин помотал головой:
— Не сейчас. Потом.
Он перезвонил домой, но и там, разумеется, никто не подходил к телефону.
— Может, она потеряла ключи? — предположил он неуверенно. — Стоит под дверью…
Ирина покачала головой:
— Не думаю.
Медленно светало. Снова пошел дождь пополам со снегом. Аспирин включил «дворники»:
— Отвезти тебя домой?
— А ты?
— А я буду искать. Знаешь что? Ты… не могла бы посидеть пока у меня дома, вдруг она перезвонит? Или вообще кто-то перезвонит на домашний?
Ирина задумалась.
— У тебя, наверное, работа? — спохватился Аспирин.
— Ничего, — сказала Ирина. — Я решу этот вопрос… Хорошо. Поехали.