Алена и Аспирин
Шрифт:
Глаза у парня были оловянные — без признака мысли. Аспирин стоял, перегораживая собой коридор, и смотрел в них, как смотрит брандмейстер на догорающий дом.
— Убю! — нечленораздельно рыкнул парень и пошел на Аспирина. Хоть бы она догадалась уйти, подумал Аспирин сокрушенно; в этот момент глаза нападавшего прояснились.
Он смотрел Аспирину за плечо. Аспирин подавил желание обернуться. Сжал зубы, шагнул вперед, но противника перед ним уже не было — парень кинулся бежать по коридору, шлепая ногами в серых носках, поскальзываясь на гладком линолеуме. Остался только кусочек лука, отлепившийся с ножа и упавший на пол.
За приоткрытой дверью дрались и смеялись, ни на что не обращая внимания.
Аспирин наконец-то обернулся. Алена стояла, прислонившись к стене, изо всех сил обнимая Мишутку — обыкновенного плюшевого медведя с пластмассовыми глазами.
Ее не били и не насиловали, не пичкали наркотиками. Она просто сидела в уголке под батареей — отогревалась. Было холодно, и хотелось пить.
— Мишутка на меня обиделся. Я бросила его. Заперла его в портфеле и спрятала подальше, чтобы не мешал… а потом все случилось. И — я о нем даже не вспомнила.
— Что случилось? — не выдержал Аспирин. — Что случилось, почему ты ушла, где твой брат? Почему ты не вернулась домой?
— Алеша, — она улыбнулась. — Спасибо тебе, ты меня… нашел. А я потерялась. Совсем потерялась. Даже забыла, как меня зовут.
— Как? — Аспирин покрылся мурашками. Самые скверные его предположения подтверждались: у Алены прогрессирует серьезное психическое расстройство.
— Нет, — она покачала головой. — Я не сумасшедшая. У меня лопнула струна… Струна ми. Эта музыка… мир ее не выдерживает, что-то должно было лопнуть, то ли мир, то ли… Она совершенная, понимаешь, это все равно, что остановить время, — она вытащила из кармана кулек со свернутыми в колечко струнами. — Вот… Их теперь только три.
— А где скрипка? — механически спросил Аспирин.
— Не помню. Да и не надо. Не надо больше скрипки, Леша. Вообще ничего не надо. Все потеряло смысл. Он останется здесь навсегда. И я тоже. Никогда не смогу его вывести. Лопнула струна.
Она говорила и улыбалась, и от этой улыбки у Аспирина стягивалась кожа на лице.
— Ерунда, — сказал он так спокойно, как мог. — Пусть этот твой… хозяин струн даст еще одну. Чтобы было по-честному. Техническая замена. Это ведь справедливо. Разве не так?
Алена мотнула головой, ничего не сказала, но Аспирин сразу понял: поблажек не будет. Никакой технической замены. Девчонка сидела перед ним, глядя снизу вверх сухими воспаленными глазами, и Аспирин чувствовал себя, как дилетант перед операционным столом. Вот лежит, истекая кровью, раненый человек, и надо помочь ему сию секунду — но неизвестно, как.
— А… — он понимал, что надо что-то сказать быстро и точно, и уверенно, без всяких аморфных «успокойся» и «все будет хорошо». — Послушай… Говорят, Паганини умел играть и на одной струне. У него все струны, понимаешь, порвались, так он на одной струне играл свой «Каприс». Чем ты хуже Паганини, скажи мне, а?
— На одной струне, — проговорила она, как сомнамбула. — Нет, Алешенька. Невозможно.
— Тогда, — Аспирин лихорадочно подбирал слова, — тогда натяни вместо «ми» нормальную струну. Простую. Пусть будет как трещинка на кувшине. Знаешь, против зависти богов. Ты помнишь? В старину, если гончар делал уж очень удачный кувшин, он оставлял там трещинку, изъян, чтобы боги не гневались… Что же, может, тогда ты сумеешь, и мир не лопнет…
Она перестала улыбаться. Аспирин испугался:
— Алена?
Она вдруг кинулась на Аспирина, обхватила шею и прижалась лицом к его щеке, так что на секунду сделалось больно, и Мишутка, зажатый между ними, врезался в грудь Аспирину твердым пластмассовым носом.
Часть третья
— Ты чего?
Он проснулся минуту назад. Ирина лежала без сна, подперев щеку ладонью.
— Ничего, — она улыбнулась, не разжимая губ.
— Я храпел, да?
— Нет.
Он посмотрел на часы. Половина седьмого. Рановато, но ведь сегодня утренний эфир…
Аспирин сел на постели. Спустил ноги на пол. В последнее время в их совместных пробуждениях наметился слабый дискомфорт. Еле слышная фальшивая нота.
— Спать хочу, — пожаловался он. — А некогда. Ты поспи еще, ладно?
Она молчала.
Аспирин нащупал халат на спинке стула. Мягкий, удобный халат. И все так хорошо, спокойно, естественно… Если бы не этот взгляд и не это молчание.
— Если я прикажу своему генералу обернуться морской чайкой, и он не выполнит приказания, кто будет в этом виноват — он или я? — спросил он неожиданно.
— Это из «Маленького принца»? — спросила Ирина после паузы.
— Да… Ответ: «Вы, ваше величество. Потому что вы потребовали невозможного».
— Я требую невозможного?
Аспирин внутренне напрягся. Раннее утро — не время для подобных разговоров.
— Ты вообще ничего не требуешь, — он примирительно погладил ее по руке. — Я пошел, да?
— Иди, — она подтянула повыше одеяло. — Счастливого эфира, Леша.
— И тебе счастливо.
Ее дверь захлопнулась у него за спиной. Прямо в халате, закуривая на ходу, он поднялся наверх, к себе. Соседка с мусорным ведром (полным, по счастью, полным!) проводила его многозначительным взглядом.
Он сел под форточкой на кухне. Затянулся. Прикрыл глаза. В чем-чем, а в проницательности Ирине нельзя отказать. Она права. Она требует невозможного. Ее завышенные требования подтачивают идиллию, как червь, и никто не знает, сколько еще осталось длиться этому соседскому роману: неделю? Месяц?