Алена и Аспирин
Шрифт:
Втаскивая елку в лифт, он проклял свой глупый порыв. Хотел уже выбираться и тащить колючую тяжесть по лестнице, но тут зеленая верхушка наконец-то вместилась в коробку и пришлась по габаритам, как родная. Вздохнув с облегчением, Аспирин нажал на «пять», и в эту самую секунду в лифт — в незагроможденное елкой пространство — впрыгнула женщина.
Аспирин успел увидеть, как спокойствие на лице Ирины сменяется паникой, а паника — решимостью. Лифт полз наверх; Ирина нервно поправила челку, две вертикальные складки на лбу сделались виднее.
— Я думала, нам надо поговорить…
Лифт приехал на пятый этаж. Аспирин не успел пошевельнуться — Ирина нажала кнопку девятого.
— Я думала… нам надо поговорить. Я думала — это нормально, когда люди разговаривают.
Аспирин уныло подумал, что ошибся в ней. В женщинах он ценил прежде всего легкость — и при встречах, и при прощаниях. Они с Ириной доставили друг другу радость и разошлись по обоюдному — он так думал — согласию. Неужели она закатит сцену?!
Лифт приехал на девятый. Ирина, секунду поколебавшись, нажала кнопку с цифрой «два». И лифт снова поехал; Аспирин двумя руками удерживал тяжелую елку, ладони его были в смоле, иголки норовили ткнуться в щеку.
— Я понимаю, в твоем кругу… так, наверное, и делается. Когда люди, будто кошки… когда им все равно, вместе они или…
Она была очень красная. Ей было стыдно за каждое слово, но удержаться она уже не могла. Замкнутые в тесном пространстве, в компании огромной колючей елки, они ездили вверх и вниз, будто экипаж маленького, забытого и обреченного космического корабля.
— Я тебя презираю, Алеша. Мне бы хотелось, чтобы ты это знал.
Лифт приехал на второй. Ирина, всхлипнув, нажала кнопку девятого, спохватившись, выставила руку в дверь, и створки не сошлись. Ирина выскочила из лифта и кинулась по лестнице вверх. Аспирин, не думая, еще раз нажал почему-то кнопку девятого.
А через минуту, выгружая ель на своем этаже, он услышал, как внизу бранится консьержка тетя Света:
— Эй, кто там в лифте балуется?!
— Зачем это? — удивилась Алена.
Аспирин положил елку на пол в прихожей. Тут же о нее споткнулся. Чуть не упал, хотел поддать дерево ногой, но в последнюю минуту все-таки удержался.
— Что-то опять случилось?
— Ничего.
— Да ладно, я же вижу… Зачем ты елку приволок?
— Если тебе не нравится, выброси в окно, — сказал Аспирин и закрыл за собой дверь спальни-кабинета.
Пять минут было тихо. Потом Алена заиграла снова.
Он лег, не раздеваясь, и закрыл глаза. И через несколько минут провалился в параллельную реальность: ему казалось, что он лежит в спальне с зеленоватыми занавесками, и что на пыльном подоконнике несет вахту старая настольная лампа. И что Ирина спит рядом.
И он протянул к ней руку, счастливый, что все так хорошо разрешилось и не было, оказывается, тех суетливых дней, когда они считали друг друга чужими людьми. Рука провалилась в пустоту, но Аспирин не захотел просыпаться. Не открывая глаз, попробовал еще раз — дотянуться…
И пришел в себя.
Шторы были серые, комната — другая, никакой лампы не было в помине. Полоска света выбивалась из-под двери.
Щурясь, он выбрался в коридор: по всей квартире пахло хвоей, и елка не валялась, связанная, на полу в прихожей. Она стояла в гостиной в большом ведре, огромная, влажная, и занимала собой чуть не полкомнаты.
Под елкой сидел на расстеленной наволочке Мишутка. Глядел на Аспирина.
— Где у тебя игрушки хранятся? — Алена впервые за много дней казалась довольной. — В смысле, елочные?
Аспирин показал ей картонный ящик, затерянный в глубине шкафа, перекочевавший еще с родительской квартиры, не открывавшийся минимум лет десять. Алена стерла с картонки пыль и подняла крышку. На свет один за другим стали появляться сосульки и шарики; у Алены порозовели щеки. Она разглядывала блестящие штучки и строила рожи своему смешному отражению, потом отыскала красный с блестками колпак и напялила на Мишутку — словом, вела себя, как и положено девочке, впервые открывшей ящик с елочными игрушками. Аспирин невольно вспомнил, как и сам сиживал перед этим ящиком, перебирая сокровища, предвкушая праздник. А рядом, на полу или на диване, сидели отец или мама. Или оба вместе; Аспирину казалось, еще секунда — и ощущение детства повторится. Еще мгновение…
— Вы поругались с Ириной? — ни с того ни с сего спросила Алена, и наваждение рассеялось. Воспоминания ушли.
— Почему ты так решила?
— Мне показалось.
— Мы не ругались. Просто, знаешь ли, у взрослых бывают сложные взрослые проблемы, отношения…
— Ну ты же с ней спал, — со снисходительной улыбкой сообщила Алена. — Вам обоим нравилось. Почему же вы расстались?
Аспирин выронил сосульку, и она разбилась. Шипя и ругаясь сквозь зубы, он побрел на кухню за веником.
Алена опередила его — явилась с пылесосом. Он смотрел, как она вычищает ковер — и заодно диван, и пространство под музыкальным центром.
— Мы с Ириной чужие люди, — сказал он, когда пылесос наконец замолчал. — А кроме того…
Алена подняла крышку пианино. Взяла аккорд. Аспирин вздрогнул.
— А кроме того, тебе и так хорошо, Лешенька. Ты стильный, веселый, популярный, уверенный в себе. К тебе до старости будут липнуть женщины — ни в бабках, ни в бабах недостатка не будет. Зачем тебе распахивать землю, поливать и полоть, и собирать урожай, если ты можешь пойти на карнавал — и тебя засыплют сладкими плодами с головы до ног?
Ее руки порхнули над клавишами. Пробежала мелодия, будто белка, прыг — и нету, только ветки качаются.
— Кучеряво выражаешься, — выдавил Аспирин.
— Но по сути — верно?
— А тебе-то что?
— Ничего, — она пожала плечами.
— Ну так и заткнись!
Он ушел к себе, кипя от злости и умирая, как мальчик, от горькой обиды. Алена играла с ним — то, прикинувшись настоящей девочкой, провоцировала в нем отцовские чувства. То вдруг сбрасывала маску и с циничной ухмылкой тыкала пальцем в больное место. Дернул его леший притащить домой эту елку…