Алфавита. Книга соответствий
Шрифт:
Время от времени Клавдия Сергеевна учиняла в квартире тотальный обыск. Однажды это случилось и на даче. Шмон принес ошеломительные результаты. С одной только морковной грядки было конфисковано две чекушки. Судя по непреклонному излому полковничьих бровей, его оборона была глубоко эшелонированной и рассчитана на долгое противостояние, однако в силу нещадного тарарама воспользоваться стратегическими резервами не было решительно никакой возможности.
Распаленная Клавдия Сергеевна вручила мужу корзинку и наказала немедленно идти за грибами. Вторую корзинку взял я.
Мы брели по пыльной дороге между дачными посадками. Полковник Титков хмуро молчал.
– Может, в Вознесенское пиво привезли, – предположил я, надеясь хоть немного
– Я человек водочный, – безрадостно отозвался он.
Дошли до опушки и двинулись вдоль леса. Скоро дорога ушла влево. Мы шагали кошеной луговиной.
– Ну что, – с отвращением сказал полковник Титков. – Грибов, что ли, поискать…
Он шагнул к ближайшему кусту и палкой приподнял ветку. Грибов не было. Полковник чертыхнулся и пошел к другому.
Под вторым кустом торчал мухомор. Возле него в траве поблескивала большая темная бутылка.
Я не знаю, откуда она там взялась. Было очевидно, что к полковничьим заначкам она не имеет отношения. Следов пикника, по окончании которого ее могли забыть под этим грязным кустом, тоже не наблюдалось. Этикетка была свежей. Да и сама бутылка – совсем не пыльной.
– Порт-вейн "Аг-дам", – брезгливо прочел полковник, беря ее в руки, как ребенка. – Вот тебе раз. И кто только тут этой дряни набросал?
Он оглянулся, как будто желая убедиться, что рядом не лежит ничего более подходящего для его водочной натуры. Расстроенно махнул рукой, неодобрительно крякнул, достал из корзинки нож и начал срезать пластмассовую пробку.
С тех пор я уверен, что не стоит беспокоить мольбами утомленные небеса. Они и сами способны позаботиться о своих избранниках.
Человечество
Человечество – это ветвистое дерево. Вроде яблони, только там, где простой садовой яблоне свойственно вертикальное измерение, здесь расположена ось времени. Возле придуманной яблони можно придумать и садовника со стремянкой. В простом саду он лазит вверх да вниз по своей садовничьей нужде – ветку подвязать, сорвать яблоко, спилить обломок и замазать ранку садовым варом. Здесь он мотается по оси времени, и это значит, что он является садовником самого Бога. В простом саду садовник, чтобы оценить густоту ветвей, прикладывает ко лбу ладонь, хмурит мохнатые брови и делает мысленный горизонтальный срез кроны на интересующей его высоте. Там, где мысленная плоскость среза пересекает ветвь, образуется мысленный кружочек. Сколько ветвей пересеклось, столько и кружочков на плоскости. Тем же самым занят и Божий садовник возле своей волшебной яблони… Приложит ладонь ко лбу, сощурится – вишь ты, сколько ветвей! Сколько кружочков на плоскости!.. А сколько кружочков, столько и людей, ведь человек – ветвь: он начинается малым отростком и тянется вверх со всеми вместе… А если здесь пересечь? Вот и поменялась картинка – прежние кружочки какие есть, а какие и пропали… зато появились новые. А почему? Да потому, что каждая веточка тянется, тянется, а потом вдруг раз! – и уже не тянется! В этом срезе был кружочек… а вот в этом бац! – и нету…
Чемодан
Серега Лангман купил чемодан.
Дело было в Америке, в пригороде Сиэтла, штат Вашингтон.
Чемодан стоил сто долларов.
По тем временам – сумма несусветная. По крайней мере для человека, приехавшего из России. В Москве на сто долларов можно было недурно жить месяца три.
Чемодан, конечно, был замечательный – черный пластиковый самолетный чемодан фирмы "Samsonite". С двумя стальными щелкающими запорами, как в английском банке, с блестящими ключиками какой-то немыслимой конфигурации.
Я долго не мог решиться купить такой же. Как всегда, душу рвали два примерно противоположных чувства – желание жить лучше и жадность.
В конце концов я дозрел.
Когда мы приехали в магазин, оказалось,
Моему ликованию не было предела, Серега же пригорюнился. Повторяю – даже десять долларов для человека из России представляли собой весьма значительную сумму.
Однако Серега был практичным человеком. Даже практичней меня. Так, например, он тщательно прочитывал бесплатные газеты, которыми беспрестанно забивали нам ящик, содержавшие информацию о различных распродажах. Вечерами мы сидели, разложив на столе вырезки из них, и рассуждали о преимуществах тех или иных покупок со скидкой. Впрочем, ничего путного не предлагали. Только однажды появилось объявление, заинтересовавшее нас до такой степени, что мы поднялись утром на час раньше и побежали в магазин "Saveway", объявивший умопомрачительную скидку на ветчину.
Магазин "Saveway" занимал площадь примерно в два футбольных поля. На территории мясного отдела мог бы расположиться средней руки садовый участок с домом, баней, сараями и плодовым садом. Мы едва докричались продавца – идея запасаться продуктами коренных американцев в такую рань не посещала, "Saveway" был тих, пуст, гулок. Лишь несколько кассирш подремывали у выхода. Когда появился интеллигентного вида немолодой человек в белой одежде, мы потребовали скидочной ветчины.
Он кивнул, пропал и скоро вернулся с окороком.
Мы переглянулись.
– А побольше есть? – спросил я.
– Да, нам бы побольше, – поддержал Серега.
Человек пожал плечами, снова исчез и снова появился. Теперь он катил тележку, в которой лежал другой окорок.
Этот мы одобрили.
На кассе оказалось, что он почти ничего не стоит. Так, доллара три, что ли.
Мы сунули один в другой восемь пластиковых пакетов, положили в них окорок и, взявшись с двух сторон за ручки, понесли к дому.
В титанических гулких пространствах "Saveway", на пустынных улицах нашего городишки, даже еще на лестнице, по которой мы, пыхтя, взволакивали его на второй этаж, он еще выглядел совершенно нормальным.
Но когда мы положили его на кухонный стол, оказалось, что он занимает его целиком.
Избавившись от кости (ее можно было бы использовать вместо бейсбольной биты), мы порезали его на куски и плотно забили все отделения холодильника.
Дальнейшая судьба этого окорока не так весела. Небольшую часть мы съели. На это ушло недели три. Потом он завонял. И был в три приема снесен на помойку.
Но с чемоданом все вышло гораздо удачнее. На другой день после того, как я по его примеру обзавелся таким же, Серега взял свой собственный, приобретенный тремя неделями раньше, поехал в магазин и указал администрации на явно нелепое положение вещей. Он купил чемодан за сто долларов, в то время как, если бы не торопился, мог бы купить его за девяносто. Не правда ли? Администрация почесала репу и признала его аргументы разумными. И впрямь: чек сохранился, и в крайнем случае он мог бы вернуть чемодан за сто, а потом купить его же за девяносто. (В Америке все можно вернуть и потребовать деньги. Наш переводчик даже вскрытые банки с вареньем возвращал: не понравилось, мол, и знать ничего не хочу.) Короче говоря, во избежание лишней волокиты Сереге просто выплатили десятку и закрыли тему.
Мы потом еще пару раз заглядывали в эту лавку (чеки, естественно, при себе). Но чемоданы, к сожалению, больше не дешевели.
Но все равно – отличные были чемоданы. Они нас просто сроднили.
Прогуливаясь вечерами, мы частенько заводили о них разговор.
Особенно, повторяю, нам обоим нравились замки. Стальные, блестящие, щелкающие замки. Ключи хитрые. Надежность, красота. Черта с два кто откроет такой замок. Без ключа-то. Ага! Хотелось бы посмотреть на этого идиота…
Возвращались мы порознь. Я направлялся в Москву, Серега тоже, но с залетом в Израиль – хотел попутно навестить родителей. У меня был утренний рейс, у него вечерний.